Франция. Большой исторический путеводитель. Алексей Дельнов

времени выходило, что пора бы уже. Судьбу человечества соотносили с индивидуальным уделом каждого. От первого человека Адама до Ноя – это был младенческий возраст мира. Следующие библейские вехи отмеряли его детство, отрочество, юность, зрелость. Пребывание Иисуса Христа на земле знаменовало начало старости, а ее характерные признаки – увядание, утрата земных упований, немощь, страх смерти. Это возраст, когда не строят планы на будущее, а замаливают грехи. Тысячи лет для этого вполне достаточно.

      Люди забрасывали поля и виноградники, переполняли храмы, каялись, спать укладывались в гробы. Повсюду беспрерывно погребально звонили колокола. Но вот незадача – Бог миловал. И Новый год справили, а солнышко все так же катило своим путем небесным, и не свернулись небеса, как свиток… Некоторые энтузиасты еще пытались уцепиться за тот довод, что, возможно, произошла ошибка в летосчислении, или что считать надо было не от Рожества, а от Воскресения. Но от них досадливо отмахнулись и принялись за дело – наверстывать упущенное.

      Надо было продолжать жить в этом не пожелавшем кануть в небытие – напротив, сильно меняющемся мире. Мире, в котором утверждался задел на будущее. Предстояла эпоха классического средневековья: где-то до середины четырнадцатого века, до того, как нагрянули Черная смерть (чума) и Столетняя война.

* * *

      Франция становилась привлекательнее – во всяком случае, внешне. Больше становилось сел, больше возделанной земли – поля, сады, виноградники появлялись на местах чащоб и болот. Люди стали лучше питаться (главной кормилицей была пшеница), увеличивалось население. 0,4 % устойчивого ежегодного прироста – это, конечно, не демографический взрыв, но тенденция обнадеживающая.

      Приводились в порядок и ширились старые галло-римские города, появлялись новые – особенно вдоль рек, вставали замки. Обособлялось и совершенствовалось мастерство, оживлялась торговля: плыли морские и речные суда, пылили обозы (купцов так и прозвали – «пыльные ноги»). Не только были восстановлены римские дороги, но и упорно прокладывались новые: пусть узкие и колдобистые, они вливались в единую сеть, главным перекрестком которой был Париж (это где-то еще все дороги ведут в Рим).

      Конечно, и гарью тянуло, и головешки чернели на месте недавнего человечьего жилья, и свежие холмики бросались в глаза по окраинам выбитых копытами полей битв. Ну, это не с тех людей началось, не ими и даже не нами закончится. Но, в общем и целом, динамика общественного бытия отнюдь не сводилась уже к неуклонной деградации римского наследия – нарождалось что-то новое, своеобразное, перспективное.

      А если взглянуть поглубже – как жили и уживались, ради чего созидали и враждовали люди, как расслаивалось и укреплялось их сообщество? Церковные интеллектуалы – политологи того времени, прочертили следующие социальные границы: общество делится на тех, кто молится за всех, на тех, кто воюет, защищая всех, и на тех, кто трудится, кормя (обеспечивая) всех. Но это скорее благостное упрощение и призыв к классовому