Я украду твой голос. Сергей Бакшеев

не бьется? Я знаю это даже отсюда, из-за стены, а они находятся рядом! Как можно не слышать сердце и дыхание человека, если ты от него на расстоянии вытянутой руки?

      В этот день Марк сделал ошеломляющее открытие. То, что для его слуха норма, для других – недосягаемая вершина. Он обладает уникальным даром слышать то, что недоступно никому другому.

      Но хвастаться удивительными способностями Марк не собирался. Сверстники его сторонились, в детских играх он не участвовал, воспитатели давно махнули рукой на недоразвитого мальчика. Вынужденное одиночество не тяготило Марка. Когда дети играли во дворе, он отходил в сторону, выбирал открытое место и жадно слушал окружающий мир. Это занятие доставляло ему гораздо большее удовольствие, чем любые подвижные игры. Все соседние улочки и дворы были давно прочитаны его ушами, и каждый местный житель запечатлен в звуковой памяти.

      Но близлежащим пространством Марк Ривун не ограничивался. Закрыв глаза, он трепетно разделял сложные шумы на отдельные составляющие и узнавал, что на востоке от детдома течет спокойная река, через которую перекинут автомобильный мост на толстых каменных ногах. У широких прибрежных опор часто скапливались ветки, и пенилась мутная вода. С противоположной стороны реки в город шли груженые машины, а обратно – пустые. Ниже по течению находился железнодорожный мост с большими дугообразными фермами, о которые затейливо дробился перестук колес редких поездов.

      Сам город лежал южнее детдома. Основная улица тянулась вдоль реки. Она была широкой и прямой, потому что все звуки оттуда последовательно нанизывались друг за другом, как цветные кольца на детской пирамидке. Марк определил, что переулки, примыкавшие к улице, застроены дощатыми домами с густыми палисадниками. Это легко было узнать по колонкам с водой, торчавшим вдоль главной улицы. Звон ведер рядом с ними был один, а как только человек отходил в сторону, листва мягко глушила металлический звук, а потом его пытались скрыть деревянные перегородки.

      На дальней окраине города недавно началась стройка. Сначала шумные механизмы рыли котлован, а затем рабочие стали возводить высокие кирпичные стены.

      Жизнь в городе протекала монотонно. Изредка по праздникам в городском парке у реки из двух хриплых динамиков струилась танцевальная музыка, а когда темнело, громко хохотали пьяные женщины, и случались драки.

      Молчал Марк Ривун до семи лет. Возможно, молчание продлилось бы и дольше, если бы однажды летом 1937 года в какофонии звуков он не уловил свое имя. В кабинете заведующей его обсуждали две женщины.

      – Я готовлю списки для перевода детей в школу-интернат, – уверенно говорила заведующая, макнув перо в чернильницу. Марк слышал, как стальное острие пронзило тонкий слой чернил и ткнулось в стеклянное донышко. – В твоей группе, Нина, немой мальчик с безобразной шеей. Как его…

      – Марк Ривун.

      – Да-да. Для нормальной школы он не подходит. Придется отправить в психиатрическую больницу. Подготовь завтра бумаги.

      – Больница – ведь это навсегда, –