Слепой. Исполнение приговора. Андрей Воронин

углом, где была куплена погибшая от пули снайпера бутылка, располагался на проспекте Шевченко. А улица, на которой поселились Глеб и Ирина, носила имя Джохара Дудаева – ни больше, ни меньше. Имея выбор из четырех или пяти сдаваемых внаем квартир, Глеб остановился на этой именно из-за названия улицы: с цинизмом, в той или иной степени свойственным всем людям его профессии, он нашел забавной перспективу пожить на улице Дудаева. По возвращении Федор Филиппович, скажем, спросит: «А где вы останавливались?» А Глеб гордо ответит: «На Дудаева, у перекрестка с Шевченко»…

      Вот и позабавился, подумал он, прислушиваясь к доносящемуся из ванной ровному шуму воды. Небось, на какой-нибудь другой улице ничего такого не случилось бы. А то придумал: подавай ему, ветерану обеих чеченских кампаний, именно Дудаева! Забавно ему, видите ли… Зато теперь действительно есть, что рассказать Федору Филипповичу. И то хлеб!

      Шум воды в душе прекратился. Это было скверно: Глебу вовсе не хотелось, чтобы Ирина, выйдя из ванной, увидела то, что могла увидеть в эту минуту. Еще меньше ему хотелось, чтобы она вбежала в комнату и попала на мушку засевшему в доме напротив отморозку. А впрочем…

      Скосив глаза, он посмотрел на электрические часы, которые как ни в чем не бывало тихонько тикали на комоде. Если верить этому прибору, у которого не было никаких причин лгать, Глеб валялся на полу за креслом уже почти четыре минуты. Независимо от того, попал в цель или нет, профессионал за это время должен был удалиться от своего огневого рубежа на очень приличное расстояние. То же сделал бы и дилетант, пребывающий в здравом рассудке. Но что, если там, на чердаке, действительно псих? Тогда дело плохо; правда, если там псих, и если Ирина, выйдя из душа, бросится спасать лежащего на полу с окровавленной головой супруга, может стать еще хуже – так, что дальше некуда.

      Да какого черта, мысленно сказал Глеб и встал, готовый в любое мгновение рыбкой нырнуть под стол.

      И, как и следовало ожидать, ничего не случилось.

      Тогда он снял испачканную футболку, наскоро обтер ею лицо, подошел к окну и, став так, чтобы его не было видно с улицы, задернул занавеску, прикрыв продырявленное пулями стекло.

      В ванной щелкнула дверная задвижка. Ирина, на ходу вытирая волосы махровым полотенцем, вошла в комнату и остановилась, увидев винную лужу на ковре, мокрую скатерть с завернутыми в нее осколками бутылочного стекла на подлокотнике придвинутого к стене кресла и полуголого мужа, который старательно вытирал стол скомканной футболкой.

      – Что это ты здесь устроил? – подозрительно осведомилась она.

      – Руки-крюки, – с виноватой улыбкой ответил Глеб. – Штопора не нашел, хотел открыть бутылку старым солдатским способом – ладонью по донышку, и готово. А она возьми и лопни! Прямо вдребезги, даже лоб поцарапал, гляди… Что за народ эти французы! Даже на стекле экономят, бутылки от неосторожного взгляда разбиваются… В суд на них, что ли, подать? В Гаагский, понимаешь ли,