Немного страха в холодной воде. Оксана Обухова

местечкового сарафанного радио поражал размахом. От консервирования до битума распространялся.

      Надежда Прохоровна не отвлеклась на комментарии, повернулась к окну и погрузилась в мысли. Как-то встретит ее Матрена? Десять с лишком лет ни слуху ни духу…

      Обиделась, поди, когда Надежда в последний раз приезжала, да помочь как следует не смогла – руку правую только-только из гипса вынула и на продленный больничный лист к вдовой золовке мотнулась. Про перелом говорить не стала, не привыкла, чтоб жалели, да, видимо, зря. Подумала Матрена, что не хочет невестка в ремонте коровника помогать, городскую белоручку корчит…

      Глупо получилось. Обе гордые, оправдываться негораздые…

      Глупо.

      Да жива ли еще Матрена?

      Жива, наверное. На десять лет младше, живет на свежем воздухе, без магазинных пестицидов, на парном коровьем молоке…

      Надежда Прохоровна вздохнула и крепко стиснула ручку новой плетеной сумочки. А как назад прогонит?! Как – накопила за прошлые годы обиды и, чего греха таить, в маразм впала?

      Бывает ведь…

      Отбивать телеграмму о приезде Надежда Прохоровна не стала не из страха и гордости. Почти не из страха. Подумала – незачем селянку в горячее время от работы отвлекать. Раньше ведь, бывало, Матрена как готовилась – за десять дней избу скрести начинала! Поросенка, кур под нож пускала! Частушки новые в тетрадочку записывала, блеснуть, чтоб, значит, перед городской родней народным парамоновским творчеством.

      Певунья была. Певунья и плясунья. Дед вечно за сбитые на гулянках каблуки корил…

      Городская бабушка тихонько улыбнулась. Найти бы ту тетрадочку заветную, да Арнольдовичу привезти, тот, мужик головастый, профессор, придумает, кому показать – прославится Парамоново забористыми прибаутками…

      Окружную дорогу баба Надя помнила плохо и вздрогнула, когда, вынырнув из чистого светлого бора, жигуль попал на самый берег. Обрывистый, высокий, все озеро как на ладошке…

      Впереди, на той стороне, показалось Парамоново, и сердце сжалось! В горле комок надулся, как будто вся кровь из съежившегося сердца туда перекочевала…

      Живая деревенька… Живая, действенная…

      Машина подъехала ближе, и от иллюзии действенности остался – пшик.

      Надежда Прохоровна закусила губу: один дом заколочен, второй, третий… Дальше не видно. Матренина изба крайняя с этой стороны.

      – Остановитесь здесь, – попросила шофера хрипло и, придерживая ватными руками сумочку, выбралась наружу.

      Родимый Васин дом. Почти такой же. Яркая зеленая краска облупилась кое-где, повисла чешуйками, но все еще нарядная. Наличники белеют, на ставнях выпуклые деревянные цветы – их еще дед резал, кто-то недавно подновил… В палисаднике пышные флоксы ароматы источают, под ними желтый песик с жесткой шерсткой беснуется.

      Охранник. Поди, нечасто машины рядом с этим домом останавливаются, дерет собачка глотку, старается…

      Шофер вынул