Тень автора. Джон Харвуд

вечером того же дня, увидев за обедом недовольное выражение лица матери, я в который раз был вынужден признаться себе, что я действительно был трусом.

      – Мама, я хотел бы… пожалуйста… можно, я напишу моему… ммм…

      – Ты никому не напишешь, Джерард. Я все еще жду, когда ты отдашь мне это письмо.

      – Мама, но ты всегда говорила, что нельзя читать чужие… – Мой голос опять предательски дрогнул.

      Мать явно закипала. Предчувствуя неминуемый скандал, отец предпочел сосредоточиться на своей отбивной.

      – Я прочитаю это письмо, потому что ты отдашь его мне. Кстати, что это за друг по переписке?

      – Она… она…

      – Девочка? Ты не станешь переписываться ни с какой девочкой, пока я не увижу это письмо и сама не напишу ее матери.

      – У нее нет матери, – выпалил я. – Она сирота и живет в приюте.

      Я чувствовал, что предаю Алису, но не видел иного выхода.

      – И где этот приют?

      – Где-то в провинции.

      – Письмо пришло из Лондона, – отрезала она.

      – Они просто пересылают их – я имею в виду клуб по переписке – и оплачивают почтовые расходы за детей… ну, вроде Алисы… у которых нет родителей.

      – Ты хочешь сказать, что это благотворительная организация?

      Я поспешно кивнул. Мать на мгновение задумалась. Казалось, она испытывает некоторую неловкость.

      – Ох… Что ж, конечно, я напишу им сначала… но думаю, что… в общем, пойди и принеси мне это письмо. Тогда посмотрим.

      А я-то обрадовался, что мне удалось соскочить с крючка.

      – Мама… – безнадежно произнес я.

      – Это его письмо, Филлис.

      Думаю, если бы вдруг заговорила, скажем, ваза с фруктами, эффект был бы не столь ошеломляющим. От потрясения мать открыла рот, но не могла произнести ни звука. Отец выглядел удивленным в неменьшей степени.

      – Я пойду принесу адрес, – воспользовался я моментом, понимая, что мать не успокоится, пока не напишет Джульетте Саммерз.

      Мать рассеянно кивнула, и я оставил родителей воззрившимися друг на друга в безмолвном удивлении.

      Убрав посуду, я отправился в гараж и попросил у отца коробку с замочком, где мог бы «хранить кое-какие мелочи». Отец явно был настроен вести себя так, как будто ничего особенного не случилось. Он вручил мне увесистый металлический ящик для инструментов с блестящим висячим замком и ключиком, и остаток вечера мы провели за игрой в поезда. Я чувствовал: он понимает, за что я был ему благодарен.

      В тот же вечер я сел за свое первое письмо к Алисе и продолжал писать его все выходные, исписывая страницу за страницей, выплескивая все, что накопилось. Я рассказал и о стычке с матерью, и о школьных перипетиях, и о том, что мне нравится и не нравится, но больше всего я писал о Стейплфилде; о том, что он значит для меня, и о том, что мать перестала говорить о нем, после того как я нашел фотографию в ее комнате. Я писал, повинуясь душевному порыву, чувствуя, что не должен перечитывать написанное и даже думать