Последний рассвет. Александра Маринина

то, какой Волько чудесный, так что если кто-то из нас и обратил внимание на украшение, то мы быстро отвлеклись.

      Волько… Это еще кто? Такое имя пока не всплывало.

      – А что такое с Волько? – спросил Колосенцев как бы между прочим, будто бы отлично зная, кто это такой.

      – Да это певец, который там выступал. Вы ж понимаете… Женя наша, конечно, простота необыкновенная, перекинулась парой слов с Волько и потом весь вечер только об этом и трещала, дескать, какой он милый человек, какой обаятельный, какой приятный. Ну скажите мне, вот как можно назвать этого надутого высокомерного хлыща приятным? Просто смешно!

      Геннадий не очень хорошо представлял себе мужчину, о котором так возбужденно говорила Алла Анищенко. При слове «певец» он припомнил, что действительно слышал его фамилию, но ничего больше он об этом человеке не знал и уж тем более не имел представления о том, действительно ли он такой надутый и высокомерный, как утверждает свидетельница, или это исключительно ее личные впечатления?

      – Тогда почему же он показался Евгении Васильевне милым и приятным, если он такой противный?

      – А вы не понимаете? – Алла фыркнула и изящно повела плечиком. – Этот прием и люди на нем – не Женина тусовка, ей там одиноко и скучно, муж занят переговорами с нужными людьми, а она ходит одна, неприкаянная и брошенная. Поэтому любой, кто с ней заговорит и улыбнется ей, покажется нашей Женечке сказочным принцем. Разве вам такое не знакомо?

      Эти слова Колосенцев почел за благо не комментировать: ему самому такое было незнакомо, оперативная работа не предполагает ситуации, когда не смеешь или не можешь заговорить с незнакомым человеком. Во всяком случае, Гена Колосенцев мог заговорить с кем угодно и где угодно, не испытывая ни малейшей неловкости.

      – Значит, Волько с ней заговорил? – уточнил он.

      – Ну, или она с ним, не знаю, но в любом случае они разговаривали, это точно, я сама видела.

      – А кроме Волько с кем Панкрашина разговаривала?

      – Я же вам уже говорила: со мной. С Дашей. С Катей. – Правильные черты лица Аллы Анищенко исказились в недовольной гримасе: ну сколько можно спрашивать про одно и то же? – Да мы все вместе стояли, она к нам подошла и принялась трещать про Волько. Наша Женя как бездомная собака, готова пойти за первым же, кто ее погладит. А уж если покормит, так она будет ему предана до гробовой доски.

      – А вы ее не очень-то жаловали, – едко заметил Геннадий.

      Алла смутилась и даже вроде бы растерялась:

      – Нет, что вы, не в том дело, что я не любила Женю, наоборот, ее все любили, она была чудесная, просто не нашего круга. Женечка была очень общительная, умела хорошо контактировать с людьми и расположить их к себе. И вообще она без общения засыхала, поэтому очень держалась за своих подружек, с которыми по сто лет вместе работала, никак расстаться с ними не могла. Без конца к ним в гости ездила или в кафе приглашала. И они ее очень любили, между прочим. Женечка, конечно, простовата была, но безвредная и добрая. И подружки у нее такие же, как она сама, без образования, всю