Кровь на палубе. Иван Любенко

ее: «Ставропольские губернские ведомости» трехдневной давности. Обычных карандашных почтовых пометок на ней не было. «Значит, купили на улице у разносчика», – машинально отметил про себя присяжный поверенный. Он сунул газету в боковой карман и выглянул в коридорчик – хозяин как раз «победил» замок и распахнул дверь. За ней открылось внутреннее помещение магазина. Перед глазами вырос прилавок и опешивший от неожиданности приказчик со смоляными, слипшимися от грязи волосами. На вид ему было лет тридцать пять. Высокий и тощий, как колодезный журавль, он смерил вошедших недобрым взглядом черных, глубоко посаженных глаз.

      – Что, Федя, идет торговля? – мимолетом поинтересовался хозяин.

      – Грех признаться, Афанасий Пантелеймонович, но народ до сих пор приходит поглазеть на место убийства Лукича. Нет-нет да и купят чего-нибудь. А особливо в прошлый четверг – разобрали весь товар. Как говорится, плоха та буря, что не приносит чужого добра.

      – Не кощунствуй, Федька, господь накажет, – нравоучительно заметил Пустоселов.

      – А он меня и так не особливо жалует, – усмехнулся мужчина.

      – Не могли бы вы припомнить во всех подробностях, что происходило в вашей лавке в день убийства? Какие покупатели заходили, о чем говорили и кого вы заметили на улице?

      – Да все было как обычно. Продал я несколько дверных петель, щеколду, пару шпингалетов да ведра два гвоздей. В основном заглядывали строители из плотницкой артели. Они часто к нам наведываются. Ближе к обеду я услышал наверху какой-то шум, вроде как кто-то танцует или мебель двигает. Ну, думаю, наверное, Лукич уборку затеял. А потом Афанасий Пантелеймонович стал звать городового…

      Ардашев приблизился к приказчику.

      – Я заметил, что вы курите. Но в магазине табаком не пахнет. Следовательно, вы дымите на улице. А может, когда выходили, то обратили внимание на кого-нибудь?

      Мужчина тревожно забегал глазами и, слегка поколебавшись, заявил:

      – Покорнейше прошу не гневаться, господин полицейский, но третьего дня меня об этом уже расспрашивали и пальцы чернильной патокой мазали… и я как на исповеди все доподлинно рассказал. Так чего же опять вам от меня надоть?

      – Ты, Федя, не прекословь! Сказано отвечать на вопросы – так будь добр! Да ради того, чтобы злыдня поскорее отыскать, можно и сто раз как «Отче наш» повторить! К тому же господин Ардашев не полицейский, а адвокат. И пожаловал он сюда по моей просьбе. Уразумел?

      – Да разве ж я против, Афанасий Пантелеймонович? Ежели б упомнил, так неужто не сказал бы? – голос у Федота дрогнул, и Ардашев заметил, как мелко задрожали его руки. Пытаясь скрыть волнение, он убрал их в карманы брюк.

      Находясь по другую сторону от прилавка, Клим Пантелеевич опустил вниз трость и начал незаметно выкручивать длинный клинок, неторопливо высвобождая его из своеобразных ножен. В то же самое время он не сводил глаз с мужчины, который медленно пятился к выходу. И в тот самый момент, когда последнему оставалось до двери