Последнее поколение. Юлия Федотова

хорошо помнил. Как и дрянное гражданское пальто на плечах Верховного. Кнерс задумчиво потрогал бурое пятно, зачем-то понюхал испачканные пальцы. И снова шагнул к коммуникатору. Минуту спустя из подсобки приковылял человек с изуродованным, изрезанным страшными шрамами лицом, на месте его нижней челюсти висел безобразный кусок мяса. Человек нёс ведро и тряпку.

      – Всё отмыть! – трегард кивнул на кровавые пятна.

      Человек нечленораздельно, но браво замычал в ответ.

      Гвейрана аккуратно заковали в наручники и повели к лифту. Кабина оказалась лучше, чем можно было ожидать – чисто, стены отделаны светлым пластиком, пружинящее покрытие на полу. Один из конвоиров передёрнул рычажок на панели, в окошечке высветилась цифра «-7».

      Воображение рисовало Гвейрану мрачные картины, подсказанные историей другого, не этого мира: сырые казематы с кольцами для цепей, вделанными в каменную кладку стен, крошечные одиночные камеры-шкафы со скошенным полом – в такой даже на корточки не присядешь, можно только стоять сутками напролёт, смрадные, промёрзшие по углам бараки с нарами в три яруса и обледенелой дырой для слива нечистот… А в этом мире был каменный мешок – яма выдолбленная в тверди, зарешёченная сверху…

      То, что предстало его взору на седьмом уровне, общим представлениям о местах заключения не соответствовало абсолютно. То есть, гулкий коридор, ведущий от лифта – мрачный, перегороженный решётками через каждые двадцать шагов, с многочисленными железными дверями, оборудованными маленькими смотровыми окошками – в эти представления вполне укладывался. Но камера! Собственно, это была и не камера вовсе, скорее, номер дорогого отеля! Широкая кровать под полосатым пледом, бархатное кресло и яшмовый столик на одной ножке, богатый кованый торшер, деревянный шкаф со свитками книг, толстый ковёр на полу… Здесь даже душевая кабина имелась, с круглым фарфоровым поддоном и перегородками матового стекла! Собственная крумская квартирка Гвейрана ни в какое сравнение не шла с этим великолепием!

      На входе его обыскали, тщательно и бесцеремонно, смерили пренебрежительным взглядом – видно, не к таким гостям тут привыкли – и оставили одного, заперли на стальной засов. Арестованный с наслаждением подставил замёрзшее, затёкшее тело под тёплые длинные струи воды, и сынова подумал, что цергард Эйнер, пожалуй, и в самом деле не так уж плох… или это только игра в доброго полицейского?

      Выйдя из душевой, он обнаружил на столе блюдо с печёными овощами под мясным соусом аваль. Съел – давненько не приходилось так-то пировать. И лёг поспать с дальней дороги. Хотя, по-хорошему, не спать надо было, а продумать, наконец, будущую линию поведения.

      Эйнер с размаху рухнул на кровать – и тут же об этом пожалел. Толчок резкой болью отозвался в прострелено плече. Он лежал, мёрз, дрожал и понимал, что согреться ему не удастся. Надо встать. В душ. До душевой – двадцать шагов… Вольно ж было покойному отцу занять такие огромные апартаменты! Термос с харатом на столе в домашнем кабинете,