Благие пожелания. Александр Лапин

внутри. Потом отнимают лисий малахай, шарф, перчатки. И ударами загоняют в ледяной кузов автозака. К остальным.

      Тут он видит среди давки знакомых ребят из сельскохозяйственного института. Серик и Джамбул стоят обнявшись и тесно прижавшись друг к другу, чтобы сохранить тепло.

      – Иди к нам! – шевелит разбитыми в вареники синими губами Серик. – Мы тут уже давно.

      Ербол проталкивается к ним. Внутри немного теплее. Спрашивает:

      – Вы-то как сюда попали? Вы ж никогда ни во что не лезете.

      За обоих отвечает круглолицый, с сине-красной полосой от удара дубинкой поперек лица Джамбул:

      – Да, брат, сидели в обед вчера с ребятами в чебуречной. Вдруг за соседним столиком парень очкастый такой говорит: «А вы завтра выходите?» Я отвечаю: «Не знаю! Куда?» А он в ответ: «А вот педагогический институт – девушки выходят!» Ну я ему и ответил: «Тогда и мы выйдем!»

      – Лихо!

      Машина заполнилась арестованными до отказа.

      И наконец тронулась.

      – Куда нас везут? – спросила симпатичная взъерошенная девушка в модной коричневой меховой дубленке и шапочке с козырьком.

      – На расстрел! – решил пошутить Ербол.

      На него зашикали:

      – Дурак! Что мелешь!

      И притихли. Машина набирала скорость. И, судя по всему, двигалась вверх по улицам. В сторону гор. Ехали минут двадцать-тридцать.

      Потом остановились. Грохнула, лязгнула металлическим запором открываемая дверь. Раздался резкий, неприятный голос:

      – Ну, выходите, арестанты! Чертовы националисты!

      Один за другим, избитые и униженные, они спрыгивали из кузова вниз. На улицу. Ой, бай! Оказывается, здесь, прямо в чистом, заснеженном поле, стоит целая колонна таких же автозаков и автобусов. В сопровождении машин ГАИ. Где-то далеко, ниже светится огнями Алма-Ата. А тут тишина. Мороз. Темнота. И сотни людей. На снегу.

      Колонна машин, которая их привезла, тронулась и, сверкая огнями фар, ушла в сторону города. А они остались стоять на обочине. Их отпустили.

      – Ура! – закричали пискляво две толстушки-подружки, тоже оказавшиеся среди них.

      – Дуры! Что ура-то? – сказал машинально Ербол. – До города километров двадцать. До утра не дотопаешь.

      Было холодно. Ныло, болело избитое, искусанное собаками тело. Но гнев не проходил: «Вот как они с нами. Ну мы вернемся и покажем вам, гады! Завтра же покажем. Там же, на площади! Ур! Бей их!»

      И он побрел в сторону ближайших огней. Следом за ним потянулась длинная колонна, заковыляли по заснеженной дороге друзья по несчастью.

      VI

      День прошел. И ладно. Вчера вечером Александр Дубравин уже дал короткое сообщение о волнениях в Алма-Ате. Поэтому сегодня с утра он спустился вниз. И побрел к ближайшему газетному киоску. Посмотреть – вышла ли заметка? Киоск был закрыт. И разбит. Вокруг него валялись на асфальте осколки стекла и обрывки газет.

      «Черт бы их побрал, – язвительно подумал он. – Конечно, революция – дело святое. Но зачем же стекла бить? Пройдусь еще пару