Выжившая. Алекс Д

разберемся, когда я вернусь, – подает голос Гвендолен. И я, наконец, отрываю взгляд от ровной дорожки и смотрю на «замок», в котором буду работать и жить в ближайшие несколько месяцев.

      – Ого, – выдыхаю я, останавливаясь и задирая голову.

      Дом просто мегаогромный и с прилегающей территорией не меньше двух гектаров. Недавно отреставрированный, с белоснежными штукатуренными стенами, широкими окнами и стеклянными террасами, располагающимися по обе стороны от парадного крыльца. Ландшафтный дизайн сдержанный, лаконичный. Цветочные клумбы, розовые кусты, стриженые газоны, обвитые лианами беседки, журчащие мраморные фонтанчики и кованые лавочки. Дом действительно похож на замок спящей красавицы, тщательно скрытый старыми яблонями, высаженными вдоль периметра высокого забора.

      Я поднимаюсь вслед за Гвендолен по ступеням крыльца, придерживаясь за резные перила и ощущая, как с каждым новым шагом все сильнее пересыхает в горле. Захожу в распахнутые двери и непроизвольно щурюсь. В глазах темнеет, хотя в холле, соединяющемся с огромной гостиной, обилие окон и света. Слишком много белого, что можно ослепнуть. Взгляд цепляется за букет розовых гортензий в вазе на столе и еще один поменьше на столешнице камина.

      – Добро пожаловать в Kanehousgarden, – с напускной доброжелательностью произносит хозяйка дома. Мне чудится, или я действительно слышу, как эхо ее слов отражается от высоких потолков и зловеще шелестит в моей голове совсем другим голосом:

      «Вот ты и дома, Шерри».

ДИЛАН

      Мне нравится, как скрипит грифель о лист бумаги, вспарывая тишину умиротворяюще-царапающими звуками. Именно поэтому я пишу исключительно карандашом. Исключительно в темноте, хотя Оливер считает иначе. Он уверен, что я включаю настольную лампу, как только остаюсь один. Оли не понимает… Мне не нужен свет, чтобы видеть очертания комнаты и буквы, складывающиеся в аккуратные строчки. Мне не нужен свет, чтобы ежедневно читать сотни страниц многочисленных книг, которые брат приносит из покрывшейся пылью библиотеки. Скоро они закончатся, и мне не останется ничего, кроме собственного воображения.

      Я никогда не склоняюсь над столом, тщательно выводя слова и стараясь успеть за мелькающей в голове мыслью. Моя спина прямая, руки расслаблены, взгляд, рассекающий тьму, прикован к исписанному листу. Перевернув его, я беру следующий. Карандаш начинает свое путешествие по бумаге, создавая особое музыкальное сопровождение моему вдохновению. Губы растягиваются в улыбке, потому что в этот момент я испытываю настоящее удовольствие, ни с чем несравнимое наслаждение. Это чистое и естественное чувство, которым хочется поделиться не только с Шерри, рыжими глазами смотрящей на меня с края стола. На самом деле мои строки написаны для одного единственного читателя.

      И это не Оливер.

      Он не поймет.

      Слишком приземленный, эгоистичный и зацикленный на удовлетворении собственных нужд. Его мир, несмотря на видимую свободу, скован жесткими рамками, потребностями,