Ночь. Виктор Мануйлов

на ходу, зевали, терли кулаками глаза. Хлопала тяжелая дверь, с улицы доносились команды, гудели моторы. Комната, где дремали офицеры, окнами выходила во двор, и все эти звуки туда почти не проникали…

      А в Ленинграде сейчас уже далеко за полночь, и никто: ни мать, ни братишка, ни Нелька с пятого этажа, письмо от которой похрустывает в кармане шинели – никто даже не подозревает о том, что происходит в Германии и чем занят в эту ночь лейтенант Саша Репняков. Это поднимало его в собственных глазах и изумляло.

      Пропустив мимо себя последнего солдата, лейтенант вышел вслед за ним на улицу.

      Солдаты забирались в кузов грузовика, лязгало оружие.

      Капитан Орловский стоял на подножке машины, молча следил за погрузкой. Потом хлопнула дверца, машина газанула раз-другой и покатила в темноту, вспарывая ее лучами фар. Через несколько минут где-то там, куда уехал капитан Орловский со своими солдатами, простучали две короткие автоматные очереди, потом еще одна, подлиннее. Словно кто-то подавал сигнал о помощи. Лейтенант долго стоял на ступеньках подъезда и ждал, но с той стороны больше не донеслось ни звука. Он выкурил папиросу и вернулся в комнату.

      – Ну что там? – спросил майор-танкист.

      – Ничего, – пожал плечами Репняков и добавил: – Где-то стреляли.

      – Шмайсер? – не отставал танкист.

      – Да нет, вроде пэпэша, – неуверенно ответил Репняков.

      – Делать им нечего, – проворчал майор и снова завозился у себя в кармане.

      – Что вы имеете в виду? – спросил из своего угла особист.

      – То и имею, что имею, а что имею, так это не про вашу честь, – и он, запрокинув голову, хлебнул из своей фляжки.

      – А я и не напрашиваюсь к вам в собутыльники, – с отработанной презрительной интонацией в голосе отрезал особист, видно, привыкший к тому, что армейские всегда топорщатся, когда он попадает в их среду. Но и он не промах. К тому же за ним сила, а за этими петухами ничего – один только гонор. Распустились за войну, считают, что им все теперь нипочем.

      – А с каких это пор младшие по званию стали лезть со своими умствованиями к старшим? Или в вашей конторе другие порядки?

      Стул пару раз скрипнул под старшим лейтенантом. Ответил он не сразу, и голос его несколько помягчал:

      – Порядки везде одинаковые.

      – Не похоже… Вы, кстати, на каких фронтах воевали?

      – На разных, – буркнул особист.

      – Оно и видно. Война давно кончилась, а вы все воюете. И ладно бы с врагами, а то все больше со своими. Не хватит ли?

      – Не понял, – вскинулся особист.

      – Тут уж я вам ничем помочь не могу, – и майор сдвинул фуражку на нос, давая этим понять, что он не намерен больше вести пустые разговоры.

      Лейтенант Репняков во время этой перепалки переводил глаза с одного офицера на другого и был целиком на стороне майора. Он еще днем, когда только прибыл сюда со своими механиками и мотористами, вооруженными карабинами, которыми пехота не пользуется уже лет двадцать, обратил внимание,