К вящей славе человеческой. Вера Камша

порыв ветра взметнул пыль, колокольный звон становился глуше, мешался с шумом толпы. Де Ригаско оглянулся – осаждаемая людским морем обитель на фоне золотящегося неба казалась фреской. Герцог взялся за спасительный шарф и подмигнул шурину.

      – Завяжи нос и рот, выберемся на дорогу, пойдем галопом.

      – Час с хвостиком, и мы в Сургосе, – проявил осведомленность Хайме, – а потом? Неужели ты потащишься в пасть к Хенилье?!

      – Кого-кого, а тебя бы и впрямь следовало отдать дону Гонсало. На недельку-другую, – протянул Карлос, разглядывая удравшего из отчего дома родственничка. – Такое наказанье даже твоего батюшку удовлетворит.

      – Я домой не вернусь, – обрадовал Хайме, – я намерен вступить в твой полк и вступлю, а отец поймет.

      – Роскошно, – выразил восторг будущий начальник будущего же героя. – Надо полагать, объясняться с доном Антонио и доньей Мартой предстоит мне?

      – Не угадал. – Хайме откровенно потешался. – Инья им написала, что боится отпускать тебя одного и что я готов за тобой присмотреть.

      – Ты?! – задохнулся от подобной наглости герцог. – За мной?!

      – Я, – подтвердил Хайме. – Если ты каждой встречной хитане будешь бросать по рубину, сестра с детьми по миру пойдут.

      – Каналья, – с чувством произнес де Ригаско, – так ты видел?

      – Видел, – хихикнул шурин. – Мучача – прелесть. Скажешь, где найти?

      – В адуаре, – пожал плечами Карлос, – а может, в таверне или на ярмарке. Захочешь – найдешь!

      – А ты? – соизволил удивиться Хайме. – Я-то думал…

      – А вот думать всяким щенкам не по рангу, для этого полковники есть! – отрезал Карлос, вглядываясь в поредевшую толпу. Впереди была неделя свободы, и будь он проклят, если проведет ее всю в обществе Гонсало. Зануда никогда не поймет, что жить можно не только на войне, и хорошо жить.

      – Ты меня берешь, – удовлетворенно улыбнулся Хайме, – впрочем, я и не сомневался.

      – Помолчи, – прикрикнул герцог, догоняя ординарца. – Лопе, как устроили слуг сеньоры и лошадей?

      – Их поставили там, где обычно ставят выезд вашей матушки.

      – Хорошо. Помнишь, где «Песня паломника»?

      – Да, сеньор. Направо от разрушенной башни, за овечьим колодцем, – Лопе вечно говорил, словно выдавливая слова. Тех, кто видел одноухого гиганта впервые, это пугало, но Карлос не променял бы Лопе на роту султанских телохранителей. И даже на армию.

      – Хайме, направо, да поосторожней, не задави какую-нибудь паломницу.

      – Сам не задави! – огрызнулся шурин. – Постой, ты сказал, направо? Но Сургос налево!

      – Спасибо, объяснил, а то я не знал. Хотя… Отправлю-ка я тебя к командору засвидетельствовать почтение, а сам – к хитанам.

      – Хитаны тоже в Сургосе, – вывернулся шурин, – а ты… Ты что, в горы собрался?!

      – Дальше, в Виорн, – свел брови де Ригаско. – Меня давно привлекают хаммериане и, особенно, хаммерианки. Я решил послушать парочку проповедей.

      – Шутишь? – предположил Хайме, но в смешливых глазах мелькнула растерянность. –