Хозяин зеркал. Юлия Зонис

и Шестой колодцы иссушил ангел Ариман, Стрела Господня, – мол, за грехи их владельцев. Однако всякий в Долине прекрасно знал: колодцы высыхают, когда умирают последние из обжившей землю вокруг них семьи. От кочевников потомки Святого Пустынника получили в приданое не только ценных в хозяйстве тягловых варанов и ездовых страусов, а также культуру конопли, но и намного менее полезный обычай кровной мести. Может быть, долгими ночами, когда над Долиной завывали песчаные бури – горячие Ветра Аримана, – мать качала люльки из вараньей шкуры и напевала своим семерым сыновьям о подвигах их кочевых предков, которые несли справедливость на острие стрелы и в хлопке духового ружья. Может, поэтому, когда двое из братьев поспорили из-за пограничной делянки, дело кончилось поножовщиной. И понеслось… Или все было не так?

      – Ты вообще слушаешь? – укоризненно пробурчал голем. – Или опять песчинки считаешь?

      Джейкоб кивнул.

      – Ну так вот. Жена сохранила записки мужа и завещала детям – а уж дети прочли дневник по-своему. Мол, папаша их услышал в пустыне Глас Божий, каковой поведал ему всяческие истины. И то правда. Ничто так не укрепляет человеческую общину, как маленькая персональная религия.

      – А что укрепляет общину песчаных големов? – тихо спросил Джейкоб.

      Пугало расхохотался. Бубенцы зазвенели вразнобой – или, может, не было никакого смеха, может, просто ветер всколыхнул поля шляпы и пришитые к ним бубенчики?

      – Песчаные големы не живут общинами, – продышавшись, ответил Пугало.

      Джейкоб страстно позавидовал песчаным големам. Вопрос о Пророчестве он решил отложить до лучших времен.

      Между тем тетушка все разорялась, а гордость и обида все пуще разгорались в Джейкобе, да так припекли, что он не выдержал и процедил сквозь зубы:

      – Я не хочу убивать Боба О’Сулливона не оттого, что трушу. Я его не боюсь. Просто – не хочу убивать.

      Тетушка снова всплеснула руками и вскочила, подобрав юбки. И так, с полными руками юбок, метнулась в дом. Джейкоб остался один на грядке латука. В его руках была тяпка. Он как раз пропалывал латук, когда тетушка пришла требовать исполнения долга.

      Джейкоб задумчиво помахал тяпкой, задрал голову и уставился на проплывающие над Долиной облака. Облака были желтые и кирпично-красные, подсвеченные заходящим солнцем. С востока уже поднималась ночь. Там, на востоке, где в угасающем матово-синем небе кружилась еще над полем недавней – и последней – дядюшкиной битвы стая перепончатокрылых стервятников, там, за обступившими Долину невысокими синими хребтами, был Город. Оттуда пришел Святой Пустынник. Туда уходили караваны, нагруженные сушеным страусиным мясом, а также маслом и другими продуктами конопляного производства. Но Джейкоб не думал о Городе. То есть не о Городе в целом. Он думал о том, как эти же вот облака будут проплывать над Смотровой башней – длинной тонкой иглой в самом центре Города – и будут цепляться за ее шпиль, и в них, в облаках, отразятся краски вечной