У Германтов. Марсель Пруст

я не знаю, что о нем и думать). Его семья в отчаянии оттого, что он заражен всеми этими идеями.

      – Видите ли, – заговорил я, обращаясь и к товарищу Сен-Лу, и к самому Сен-Лу, чтобы ему не пришло в голову, будто я от него отдаляюсь, и чтобы втянуть его в разговор, – дело в том, что влияние среды, о котором теперь так много говорят, особенно сильно в сфере интеллектуальной. Человек увлечен какой-то идеей; людей на свете гораздо больше, чем идей, поэтому людей одинаковых убеждений много. Так как в мысли ничего материального нет, то люди, только физически окружающие человека, не вносят в нее никаких изменений.

      Тут Сен-Лу вынужден был прервать наш разговор, потому что один из молодых военных с улыбкой указал ему на меня:

      – Дюрок, вылитый Дюрок!

      Я не понимал, что это значит, но видел, что несмелое выражение его лица было более чем дружелюбным. Сен-Лу не удовольствовался безмолвным участием в беседе. В порыве радости, еще усиливавшейся от того, что он показывал меня во всем блеске своим приятелям, он повторил скороговоркой, гладя меня, как будто я лошадь, первой пришедшая к призовому столбу: “Знаешь, умнее тебя я никого не встречал”. Потом вдруг спохватился и добавил: “И Эльстира. Тебе это не обидно, ведь правда? Понимаешь, надо быть объективным. Пример: я говорю тебе это, как бы сказали Бальзаку: “Вы величайший романист нашего века, вы и Стендаль”. Понимаешь: сверхобъективность есть, в сущности, безграничное восхищение. А разве нет? Ты не согласен насчет Стендаля? – спросил он с наивной верой в правоту моего мнения – верой, которая читалась в пленительном, вопросительно-улыбчивом, почти ребячливом выражении его зеленых глаз. – Ага, я вижу, что ты со мной согласен. Блок терпеть не может Стендаля – по-моему, это идиотство. “Обитель” – ведь это же все-таки грандиозно? Я рад, что ты со мной согласен. Скажи: кто тебе больше всего нравится в “Обители”? – с юношеской пылкостью спросил он. Его грозная физическая сила придавала этому вопросу что-то почти устрашающее. – Моска?[56] Фабриций?” Я робко заметил, что Моска чем-то напоминает маркиза де Норпуа. На эти мои слова юный Зигфрид – Сен-Лу ответил взрывом хохота. И не успел я добавить: “Но только Моска гораздо умнее, он не такой педант”, как Робер уже крикнул: “Браво!”, неистово захлопал в ладоши и, давясь хохотом, воскликнул: “Как это верно! Молодец! Ты бесподобен!” Когда я говорил, одобрение других казалось Сен-Лу излишним, он требовал молчания. И, подобно тому как дирижер останавливает музыкантов, стуча по пюпитру смычком, если кто-нибудь из них громко заговорит, Сен-Лу сделал замечание нарушителю порядка.

      – Жиберг! – сказал он. – Когда другие говорят, надо молчать. Вы скажете после. Продолжайте, – обратился он ко мне.

      Я вздохнул с облегчением – я боялся, что он заставит меня повторить все с самого начала.

      – А так как идея, – продолжал я, – далека от человеческих расчетов и не может пользоваться теми выгодами, какие имеет человек, то на людей, увлеченных какой-то идеей, расчет не влияет.

      – Что, детки мои, лихо? –

56

Граф Моска – персонаж “Пармской обители”, друг Сансеверины.