Слово и «Дело» Осипа Мандельштама. Книга доносов, допросов и обвинительных заключений. Павел Нерлер

прочих и как бы невзначай. Датировать ее можно по контексту – 5 или 6 июня.

      Думается, что «записочка» сыграла свою роль в закреплении и даже усилении «чуда» – в замене Чердыни Воронежем, а высылки ссылкой, то есть снятием с О.М. режима спецкомендатуры.

      Другое следствие бухаринского и только бухаринского письма – звонок Сталина Пастернаку. Уже отмечено, что существуют две версии состоявшегося между ними разговора – «пространная» и «краткая». Согласно первой (Н. Мандельштам, А. Ахматова, Л.Чуковская, З.Пастернак, З. Масленникова – все, разумеется, с вариациями), Пастернак спокойно и подробно беседует со Сталиным о Мандельштаме, заступается за него и предлагает встретиться, чтобы поговорить о жизни и смерти[232]. Согласно второй (Н. Вильмонт, М. Пришвин, М.Коряков, Д. Спасский[233]) – разговор был предельно лаконичным, и Пастернак в нем не то чтобы отрекался от О.М., но отчетливо от него дистанцировался[234]. К этой версии, похоже, присоединяется и сам Пастернак – в письме Сталину от 1 ноября 1935 года с просьбой об освобождении Н. Пунина и Л. Гумилева («Однажды Вы упрекнули меня в безразличии к судьбе товарища»)[235].

      Любопытно, что и Н. Вильмонт, и З. Пастернак – оба слышали пастернаковскую часть диалога собственными ушами! Жена поэта, кстати, сильно недолюбливавшая О.М., вообще считала, что Сталин таким образом проверял, а верно ли, что Пастернак так волнуется, как ему о том пишет Бухарин:

      «Вскоре до нас дошли слухи (Sic! И это в ситуации, когда Ахматова уже на следующее утро приходила к Пастернаку! – П.Н.), что Мандельштам арестован. Боря тотчас же кинулся к Бухарину, который был редактором «Известий», возмущенно сказал ему, что не понимает, как можно не простить такому большому поэту какие-то глупые стихи и посадить человека в тюрьму. ‹…› В квартире, оставленной Боре и его брату родителями, мы занимали две комнаты, в остальных трех поселились посторонние люди. Телефон был в общем коридоре. Я лежала больная воспалением легких. Как-то вбежала соседка и сообщила, что Бориса Леонидовича вызывает Кремль. Меня удивило его спокойное лицо, он ничуть не был взволнован. Когда я услышала: «Здравствуйте, Иосиф Виссарионович», – меня бросило в жар. Я слышала только Борины реплики и была поражена тем, что он разговаривал со Сталиным, как со мной. С первых же слов я поняла, что разговор идет о Мандельштаме. Боря сказал, что удивлен его арестом, и хотя дружбы с Мандельштамом не было, но он признает за ним все качества первоклассного поэта и всегда отдавал ему должное. Он просил по возможности облегчить участь Мандельштама и, если возможно, освободить его. А вообще он хотел бы повстречаться с ним, т. е. со Сталиным, и поговорить с ним о более серьезных пещах – о жизни, о смерти. Боря говорил со Сталиным просто, без оглядок, без политики, очень непосредственно.

      Он вошел ко мне и рассказал подробности разговора. Оказывается, Сталин хотел проверить Бухарина, правда ли, что Пастернак так взволнован арестом Мандельштама. Боря был совершенно спокоен, хотя этот звонок мог бы взбудоражить

232

Ср.: Кацис Л. К поэтическим взаимоотношениям Б. Пастернака и О. Мандельштама // Пастернаковский сборник. II. М., 1998. С. 267-287; Кацис, 2011. С.356.

233

См.: Из дневника С.Д. Спасского (1933-1941) / Публ. и подг. текста М.А. Рашковской. Пастернаковский сборник. Статьи и публикации. I. М., РГГУ. 2011. C. 422.

234

Вильмонт Н. О Борисе Пастернаке. Воспоминания и мысли. М., 1999. С. 218.

235

Важную дискуссию на эту тему см.: Галушкин А. Сталин читает Пастернака.; Флейшман Л. Еще раз о Пастернаке и Сталине. К публикации А.Ю. Галушкина.// В кругу Живаго. Пастернаковский сборник. Stanford Slavic Studies. Vol. 22. Stanford/Ca. 2000. P. 38-86.