Русский XX век на кладбище под Парижем. Борис Носик

за границу, в отличие от Главы, и даже не примкнул к гитлеровцам, в отличие от своего кумира Морраса, а примкнул в Пиринеях к французскому Сопротивлению. Более того, узнав о добровольном (или вынужденном) бегстве Казем-Бека из США в Советский Союз, а чуть позднее прочитав в «Правде» антиамериканское интервью бывшего друга и Главы, Кирилл Вильчковский написал в журнал «Возрождение» (март 1957 года) вполне рассудительное письмо:

      «Поведение Казем-Бека – это поведение труса, и я испытываю по этому поводу стыд и горечь. Даже если его принудили сделать это, ему не может быть оправдания, ибо даже если он уехал туда по собственной воле, то получая советский паспорт, он не мог не знать, в чьи руки он вверяет свою судьбу.

      После войны я дважды видел Казем-Бека в Швейцарии, в первый раз в 1954 году, по его инициативе, а вторично, по моей инициативе, в 1956 году, за несколько недель до его отъезда. При первой встрече Казем-Бек упомянул о некой «перемене позиции». И это означало нечто совершенно противоположное тому, что случилось, – он говорил о своем желании посвятить остаток жизни «разработке монархической доктрины второй половины XX века». При втором разговоре, очень коротком, он известил меня о своем желании вернуться в Россию «чтобы трудиться для церкви», если митрополит Крутицкий (с которым он встретился в Соединенных Штатах) добудет для него визу.

      В пору обеих этих встреч Казем-Бек действительно проходил курс излечения болезни горла и хронического воспаления радужной оболочки глаза. Как мне, так и всем моим друзьям, он показался (особенно во время нашей первой встречи) человеком, который находится на грани нервного срыва. Я думаю, что решение, которое принял Казем-Бек, объясняется главными четырьмя причинами:

      «1. тем, что он путает русский патриотизм с советским империализмом. В отличие от большинства из нас, бывших когда-то младороссами, Казем-Бек не изжил страстей национализма. Напротив, под влиянием своего болезненного отвращения к Америке в нем за последние годы развилась некая националистическая мания преследования, которая мешает ему вынести здравое суждение как о внутренней ситуации в России, так и о международном положении.

      2. иллюзиями, которые он питает в отношении политической независимости московского патриархата.

      3. утратой морального равновесия, объясняемой в первую очередь его личной драмой. Казем-Бек так и не смог оправиться от жестокого падения, которое превратило его, главу эмигрантской политической организации, в обыкновенного человека.

      4. импульсивностью и специфической психологией игрока, которые всегда были его чертой, но которые обострило его взвинченное состояние. Мне показалось, что он даже не задумывался о моральной недопустимости своего поступка, ни о том риске, которому он подвергает свою семью, бросив ее барахтаться перед лицом событий.

      Хотел бы повторить, что это с моей стороны попытка найти объяснение, но никак не оправдание его поступку. Несмотря на сочувствие, испытываемое мной к человеку, которого я знал с детства,