Ричард Длинные Руки – паладин Господа. Гай Юлий Орловский

то сетью его. Или на копья…

      Я несколько раз глубоко вздохнул, гипервентилируя легкие, а теперь – насыщенную кислородом кровь – в мозг, в мышцы, взять себя в руки, это мы все знаем, нет хуже для человека моего времени стоять вот так под брезгливыми взглядами толпы…

      Из темноты выступила фигура в надвинутом на глаза капюшоне. Монах двигался неслышно и ровно, словно плыл над землей, меня на миг охватило чувство нереальности. Голос из-под капюшона раздался звучный и участливый:

      – Сын мой, тебе плохо?

      – Спасибо, – прошептал я, – уже справился…

      По толпе прокатился вздох облегчения. Монах кивнул, сказал:

      – Лаудетур Езус Кристос!.. Могу чем-то помочь?

      – Я сам, – ответил я. – Всегда сам.

      Пальцы долго не хотели отпускать крюк коновязи, за который, оказывается, вцепился железной хваткой. Монах взял меня за локоть, так мы прошли до входной двери моего дома, я взялся за дверную ручку, а он сказал в спину:

      – Ты никогда не бываешь сам, сын мой.

      Я обернулся, спросил враждебно:

      – Почему?

      Он перекрестился, сказал смиренно, тихо:

      – С тобой всегда твоя совесть. С тобой всегда твоя гордыня… С тобой страхи, а их легион. Даже самый мужественный человек чего-то страшится, хотя не признается порой даже себе… Но сатана все замечает, любую щелочку расширяет до пропасти, чтобы отрезать человека от прямой дороги к Богу. Потому держись, сын мой!.. Ты не один. Бог всегда с теми, кто впускает его в свое сердце.

      На стук дверь открыл заспанный слуга. Я обернулся на пороге, сердце сжала боль, у монаха слишком понимающие и сочувствующие глаза, сказал тихо:

      – Спасибо… Спасибо за добрые слова.

      – Если что, – ответил монах, – я всю ночь в часовне… Что это было, брат?

      – Искушение, – ответил я в понятных ему символах. – Искушение.

      Лавка снова застонала, но я заставил себя лежать недвижимо, и она недоверчиво умолкла. Монах назвал меня братом, а эти люди – не простолюдины, за словами следят. Я в подвешенном состоянии, инквизиция еще не решила, как со мной поступить, там идут жаркие дебаты, есть возможность показать эрудицию, пофехтовать знаниями, вспомнить подходящие цитаты, изречения, мысли, максимы, поймать оппонента на логическом проколе и выставить его на смех…

      На какое-то время про меня даже забудут, углубившись в дебри теологических споров. Однако монахи, что следят за работой святого трибунала, помнят и знают, что среди горожан Зорра находится человек, которого вскоре ждет либо оправдание, либо костер.

      Леди Лавиния, шептали мои губы. Черт, что во мне сидит, что я автоматически воспринимаю любое замечание в свой адрес как оскорбление? Ладно, с рыцарями привык, но почему с этим ангелом во плоти так? Ведь она увидела простолюдина, каких видит всю жизнь. По доброте своей… и на радостях, что доехала, дала ему монету, хотя могла и не давать. Какая муха меня грызанула волчьими зубами?

      И снова я бродил по городу, единственный, кто выглядел праздным в этом мире