Подстрочник. Жизнь Лилианны Лунгиной, рассказанная ею в фильме Олега Дормана. Олег Дорман

и двумя ее детьми – красавицей Зиной и мальчиком Лялькой. Там имелся камин, как почти в любом французском старом доме… Было грустно. Расставание всегда грустно. Хотя что-то и тянуло вперед. Свойство моей души: когда что-то предстоит новое, меня всегда затягивает вперед, я легко поддаюсь на новое. И все-таки расставаться, покидать – грустно, тем более что все вокруг говорили: это навсегда.

      И вот после вечера у Ревекки мама написала стихотворение. Конечно, мамины стихи в каком-то смысле беспомощны, наивны, но вместе с тем она их писала с такой легкостью, не отрывая ручки от бумаги, они сами ложились, и в них было столько какого-то искреннего чувства, что они мне все равно очень дороги и милы моему сердцу. Вообще, в маме была поразительная смесь зрелости и какой-то детской наивности… Она была человеком очень открытым и наивным. Я себя стала чувствовать очень рано старше ее – сдержаннее, мудрее, способнее дальше смотреть вперед. Но вместе с тем завидовала ее артистизму, ее способности включиться в любую игру, создать немедленно из ничего что-то. Все, что она делала, – и кружок одиноких, и детский сад, и кукольный театр «Петрушка», который все-таки завоевал Париж, шутка сказать – все газеты писали рецензии, это что-нибудь да значит! – она делала талантливо. Это было детски-наивное, талантливое какое-то искусство. Вот такой мама осталась в моей душе: не как мама – скорее как подруга, с детской душой. Ну, я хочу прочитать эти стихи. Не собьюсь. Помню.

      Сколько лет прошло, мой друг?

      Двадцать? Двадцать пять?

      Завершился жизни круг,

      и теперь опять

      пьем с тобою мы вино

      с тостами, с речами,

      как тогда – давным‑давно,

      помнишь, за плечами

      наша молодость крылами

      сны нам навевала,

      за горами и долами

      нам звезда блистала.

      Ты помнишь, друг мой, тесную терраску

      и тот безбрежный мир, что был за ней?

      Теперь или тогда носило счастье маску,

      и где теперь венец былых огней?

      Твои глаза такие же, как прежде,

      в них только еще больше доброты.

      Сидишь ты предо мной в черной одежде,

      и пьем вино с тобой мы – я и ты.

      А перед нами молодые лица.

      Такими же, мой друг,

      ведь мы были тогда.

      Или теперь мне это только снится?

      И те же мы и не прошли года?

      А эта девочка с прелестными чертами

      и с грацией семнадцатой весны –

      кто перевоплотил волшебными перстами

      тебя в нее, действительное в сны?

      Ту девочку я видела когда-то,

      я видела ее тогда – шестого июня, в ночь, –

      нам памятна с тобою эта дата,

      и странно мне, что это – твоя дочь.

      Ну что ж, мой друг, пусть пенятся бокалы,

      была ведь и для нас прекрасная пора,

      ведь и для нас когда-то розы