Локальный конфликт. Александр Марков

станешь неотличим от ваххабита. Не попасться бы в таком виде на глаза радисткам и медсестрам. Будет стыдно. И как им только удается в полевых условиях всегда оставаться такими красивыми и опрятными – на форме не видно ни пятнышка грязи, разве что на сапогах немного, а подкрашенные личики благоухают духами фабрики «Новая заря», которые подарил на Новый год президент. Они, наверное, никогда не спят, а свободное от дежурств время проводят возле зеркала, спрашивая у него: «Кто на свете всех милее?» – и радуются оттого, что зеркало показывает их отражение… Ты же, как ни старайся, уже к полудню превращаешься в собрата трубочиста, который вместо печных труб лазил по грязи. На лице слой ее такой толстый, что кажется, будто это маскировочная раскраска. Ужас.

      В палатке – нехитрый скарб. АКМ под подушкой держать не станешь – слишком он большой. Вот УЗИ еще можно. Но они годятся только для уличных и комнатных разборок. Автоматы выстроились возле стенки палатки. Стенки такие податливые, что видно, как по ним гуляет ветер, перекатываясь волнами. Пробраться внутрь у него никак не получается. Из-за этого он злится и поджидает солдат возле порога. Только откроешь мембрану, как лицо тут же обожжет холодом, хоть обратно лезь, кутайся в одеяло и сиди там безвылазно.

      За ночь в палатке так надышали, что воздух загустел, стал почти непрозрачным. Его хотелось раздвинуть руками, разогнать. Свет лился через окно, заделанное полиэтиленом – таким же прозрачным, как бычий пузырь, который использовали в своих избах древние славяне. Поэтому в палатке всегда полумгла, будто время застыло здесь примерно через час после рассвета.

      Капитан натянул холодную форму. Грязь и пот на ней засохли. Она напоминала брюки «джентльменов удачи», угодивших в цистерну с цементом. Кондратьев влез в ботинки, крепко зашнуровал их, чтобы нога не ходила ходуном. Пусть уж лучше окажется в колодке. Грязь отваливалась от подошв кусками. Пластилиновая страна. Капитан, чтобы не очень напачкать, поспешил побыстрее выбраться из палатки. Разумнее было бы взять ботинки в руки и надеть их уже на улице. Но он подумал об этом слишком поздно.

      Глотнув морозного воздуха, он чуть не задохнулся, как от слишком крепкого спиртного. Мороз опалил ноздри и горло. Из глаз покатились слезы, веки тут же слиплись. Он протер глаза рукой. Теперь лишь ресницы цеплялись одна за другую, но смотреть было можно. Высоко в небе прошел вертолет. Капитан проводил его взглядом, задрав голову вверх. В шее что-то хрустнуло. На лицо упало несколько снежинок. Они тут же растаяли.

      БМП походили на стадо встревоженных коров. Они громко верещали, рыли землю гусеницами, фыркали, выплевывали клубы дыма. Причину этого беспокойства Кондратьев не знал. Может, пока он спал, что-то стряслось и вместо обещанного после окончания боев отдыха их вновь бросают на выполнение какого-то задания? Но если б один из отрядов, заблокированных в горах, прорвался на равнину, капитан узнал бы об этом одним из первых, и если его не подняли ночью по тревоге, значит – ничего плохого не случилось. И все же…

      Капитан