«Додж» по имени Аризона. Андрей Уланов

что это ты, Ма-алахов, на меня взглянуть боишься? Я что, не нравлюсь тебе?

      – Нравишься, – сквозь зубы цежу, – очень даже нравишься.

      – Тогда зачем ты отвернулся?

      Слышу, ближе подходит.

      – Мне очень приятно, – шепчет, – когда мной, моим телом восхищаются.

      Я на всякий случай зажмурился и еще руками глаза зажал, для надежности.

      – Ну а что будет, – выцеживаю, – если я тебя сейчас об стенку размажу?

      – А тогда, – и голос у нее сразу заледенел, – мой отец вздернет тебя на самой высокой башне замка Кроханек.

      – Этого ты добиваешься?

      – Да!

      Тут уж я развернулся и в глаза ее желтые уставился. И ни на что, кроме тех глаз, уже внимания не обращаю. А они огнем полыхают.

      – Ах ты… ты… тьфу!

      Крутанулся и посыпался вниз по лестнице. Даже не оглянулся ни разу.

      – Чтоб через пять минут, – снизу ору, – была внизу. Одетая.

      Ну, думаю, послал же бог напарницу.

      Спустился во двор, привалился к стене – черт, думаю, нервы ни к черту, тьфу, опять заговариваться начал. Выматериться, что ли? Я вообще-то после второго ранения зарок дал – ни слова. И пока держал. Ну уж очень хочется. Черт, какая все-таки жалость, что не курю. И выпить, как назло, нечего. Хлопнул бы сто грамм, глядишь, и полегчало.

      Да уж, полегчает после такого. Да и какие сто грамм перед делом?

      Ладно, думаю, зато теперь все точки и запятые расставлены. Она меня ненавидит, я ее… тоже люблю. Да так, что взял бы и пристрелил на месте, стерву рыжую.

      Ничего. Зато спину мою она в бою беречь будет больше, чем свою собственную. Я уже один раз такое видел – двое солдат у нас в роте, что характерно – земляки, не то что видеть, слышать один другого не могли, глотку были готовы перегрызть из-за взгляда косого. А потом одного ранили, причем так, что не видел никто, кроме второго. И этот второй его из-под обстрела выволок. А когда его спрашивают: «Ша…», короче, ты чего, ты ж его больше фрицев ненавидел, он глазами сверкнул и отвечает: «Мой враг – никому его не отдам».

      И у рыжей, чувствую, так же. Удовольствия мне глотку перегрызть она никому не уступит.

      Ладно. Всю эту лирику – скатать и запихнуть поглубже. О деле предстоящем думать надо.

      А что о деле? Автомат бы?

      Ну вот, думаю, опять песню завел. А пулемет не хочешь утащить? Или винтовку? Винтовки-то у тебя, Малахов, тоже нет. Рыжей стерве отдал. Ну, у кого просить будешь, у нее или у Трофима? Или так и пойдешь с пистолетиком?

      А что? При стрельбе в упор, если уж на то пошло, пистолет куда расторопнее винтовки. А в перестрелку я ввязываться не собираюсь. И потом, у меня еще кое-какие гостинцы заготовлены.

      Смотрю – Кара из двери выходит. Оделась во вчерашние сапоги с кожанкой, причем сверкает вся эта галантерея на ней, словно новенькая. Вроде и не перемазалась она вчера так, что сапоги от лица не отличить. Я только приготовился рот открыть, прислушался – не скрипит.

      Ладно, думаю, черт с тобой, а то еще опять примется прямо посреди двора раздеваться.

      И винтовка за плечом.

      Подходит так спокойно и смотрит