Две головы лучше. Светлана Алешина

хорошо… Согласен. Приступай к обольщению рваного и длинноволосого. Если ты убедишься, что этот Барышников представляет угрозу для общества…

      – Смотря для какого, – рассмеялась я. – Для общества такого же, как он, вряд ли. А так – думаю, они все представляют для нас угрозу.

      – Вот и посмотри, в чем эта угроза. Чем этот тип развлекает себя на досуге. Может быть, он и правда связан с «криминалами».

      – Приступаю, – вздохнула я, втайне надеясь, что сегодня я обречена на бездействие.

      Взяв книгу, я направилась к выходу.

      – Позвони, если что узнаешь, – попросил мой безжалостный босс.

      – Конечно, позвоню, – пообещала я. – Хотя мне кажется, что все это дело гроша ломаного не стоит…

      – Для нас же лучше, – развел руками Лариков. – Чем проще задача, тем мы больше отдыхаем.

      И это утверждение было совершенно правильным.

      Глава 2

      Сережа Аристов не мог понять, почему, едва он ступит за порог барышниковской квартиры, в его душе возникает странное чувство нищего, просящего милостыню. Спина сама собой сгибается, а в глазах, вопреки его желанию, появляется оттенок угодливости.

      Зависимости.

      Хозяин квартиры, в засаленном махровом халате с вензелями, лениво посмотрел на Сережу и спросил:

      – Принес?

      Сережа торопливо кивнул, протягивая листок с текстом.

      Барышников благосклонно принял подношение и надел на нос тяжеленные очки.

      Сережа подозревал, что эти очки Барышников носит для «убедительности», а на деле там вставлены простые стекла.

      Прислонившись к стене, он наблюдал за своим хозяином.

      У Барышникова было полное лицо с отвислыми, как у сенбернара, щеками-брылями и круглыми небольшими глазами, мягко утопающими в складочках благодушного жирка. Глядя на его лицо, Сережа иногда думал, что все «новые русские» явно воспитывались на бессмертном «Мистере Твистере» и теперь по мере сил пытались соответствовать единственному известному им образцу «капиталиста».

      Еще у Барышникова был крупный, мясистый нос с синими прожилками и мерзопакостными бугорками, отчего Сереже было его жалко. Потому что за Барышниковым уже охотилась старость, а смиряться со старостью и многочисленными «нельзя» Барышников не мог.

      – Пройди, – коротко приказал хозяин. – Кофе тебе налью. С коньяком.

      В очередной раз услышав такое не терпящее возражений предложение, Сережа усмехнулся про себя. Само собой подразумевалось, что чертов кофе с чертовым коньяком недоступен нищему поэтику, а ежели бы был доступен, это уже нарушало бы правило его, Барышникова, игры. Его «диктатуры существования».

      Он вошел в комнату, старательно стилизованную под старину, с непременными патриотическими иконами. Эти иконы, как и постоянные перекрещивания лба, не были свидетельством барышниковской веры в бога. Им отводилась довольно скромная роль. Часть имиджа, которому Барышников был обязан соответствовать, чтобы нравиться публике.

      Барышников