Брем. Николай Непомнящий

обычным порядком, сбиваются в сторону, вон из строя, и разными другими знаками несомненно выражают свое предчувствие. При этом они в короткое время утомляются гораздо больше, нежели в предшествовавшие дни сплошной ходьбы, иногда падают вместе со своею ношей и с величайшим трудом поднимаются опять на ноги или же вовсе не встают.

      В ночь, предшествующую урагану, духота необыкновенно быстро усиливается. Пот проступает по всему телу; нужны упорнейшие усилия духа и воли, чтобы поддержать тело в надлежащем напряжении. Караван с тревожною поспешностью идет вперед, покуда может, пока еще люди и скоты не пали под бременем чрезмерного утомления, пока хоть одна звездочка мерцает в небесах, указывая вожаку направление пути. Но вот погасла последняя звезда, густой, сухой, непроницаемый туман покрывает равнину.

      Проходит ночь, на востоке встает солнце – странник не видит его. Туман становится еще гуще, еще непроницаемее, темно-красный воздух постепенно принимает сероватый, мрачный оттенок: “Воздух свинцового цвета и тяжел – таков бывает вид умирающего человека”.

      Наступает почти сумрак. Едва можно различать предметы на ста футах расстояния. В действительности должен быть полдень. Тогда с юга или юго-запада поднимается тихий, горячий ветер; от времени до времени налетают сильные, отдельные порывы. Наконец завыла буря, поднялся ураган, песок крутится вверх, густые тучи застилают воздух. Если всадник вздумает скакать против ветра, его унесет вон из седла, а верблюда никакими силами не заставишь идти далее. Караван вынужден остановиться. Верблюды ложатся на землю, вытягивают шеи, фыркают и стонут; слышны беспокойные, неправильные вздохи перепуганных животных. Арабы поспешно пристраивают все мехи с водою с той стороны лежащего верблюда, которая его же телом защищена от ветра, – это для того, чтобы уберечь их поверхность от иссушающего влияния сухого ветра; сами арабы как можно плотнее закутываются в свои плащи и так же ищут приюта за ящиками и тюками.

      Мертвая тишина царствует в караване. В воздухе ревет ураган; слышатся треск и дребезжание: то трещат доски в ящиках. Пыль проникает во все отверстия, даже насквозь пробивает плащи, и, оседая на тело человека, жестоко мучит его. Вскоре чувствуется сильнейшая головная боль, дыхание трудно, вся грудь поднимается; пот выступает градом, но не смачивает тонкой одежды: палящая атмосфера жадно впитывает в себя всякую влагу. Там, где водяные мехи приходят в соприкосновение с ветром, они тотчас коробятся, растрескиваются и вода испаряется. Горе бедному путнику, если самум надолго разгулялся в пустыне! Гибель его неизбежна.

      “Преклоняйте голову, веет дыхание самума, идет кара Божия. Алла! Сжалься над нашим бедствием! Алла! Ангел смерти грозит нам. Небеса уступают, ад победит, помоги нам, лежащим пред Тобою во прахе!”

      Продолжительный самум больше истомляет людей и животных, нежели все остальные тяготы пустыни. Путешественник испытывает при этом совершенно новые, неизвестные ему страдания: через короткое время у него трескаются губы, потому что