Николай Гумилев. Юрий Зобнин

зону, поближе к морским брызгам и светящейся шуршащей воде и по очереди читают, читают, читают. Оказалось, есть ребята, которые помнят всего Гумилева… <…> Прямо с поезда я побежал к морю окунуться и услышал взволнованное, порывистое, как признание:

      Да, я знаю, я вам не пара,

      Я пришел из другой страны,

      И мне нравится не гитара,

      А дикарский напев зурны.

      Не по залам и по салонам,

      Темным платьям и пиджакам,

      Я читаю стихи драконам,

      Водопадам и облакам…

      И тут читавший заметил меня, неведомого ему во флотском кителе, и – оборвал чтение: кто-то вскочил, чтобы нырнуть во тьму, но послышался басовитый голос: "Это свой! С филологического…" И читавший, вздохнув полной грудью, прокричал ночной тьме:

      И умру я не на постели,

      При нотариусе и враче,

      А в какой-нибудь дикой щели,

      Утонувшей в густом плюще…

      Тут заплакала какая-то девушка, навзрыд, ее пытались успокоить, увели, а я подумал в ту минуту, что эта ночь у воды, и эта исступленность описаны писателем Реем Брэдбери в его фантастической книге "451 є по Фаренгейту". В этом фантастическом произведении государство уничтожало культуру. <…> И отдельные интеллигенты заучивали наизусть классику. И, уйдя подальше от городов, бродили по полям и берегам рек, твердя любимые строки, чтобы не забыть и передать своим детям» (Свирский Г. На лобном месте: Литература нравственного сопротивления (1946–1976). Лондон, 1979. С. 94–96).

      Воспоминаний о непременном присутствии стихотворений Гумилева «на пирах» русских интеллектуалов ХХ века – очень много. Есть и менее патетические, чем повествование Свирского, но более жизнерадостные, как, например, история знакомства Е.Н. Каннегиссер с М.П. Бронштейном: «Я познакомилась с Матвеем Петровичем ранней весной, по-моему, 1927 года. Стояли лужи, чирикали воробьи, дул теплый ветер, и я, выходя из лаборатории где-то на Васильевском острове, повернулась к маленькому ростом юноше в больших очках, с очень темными, очень аккуратно постриженными волосами, в теплой куртке, распахнутой, так как неожиданно был очень теплый день, и сказала:

      Свежим ветром снова сердце пьяно…

      После чего он немедленно продекламировал все вступление к этой поэме Гумилева ("Открытие Америки". – Ю. З.)… Я радостно взвизгнула, и мы тут же, по дороге в Университет стали читать друг другу наши любимые стихи. И, к моему восхищению, Матвей Петрович прочитал мне почти всю "Синюю звезду" Гумилева, о которой я только слышала, но никогда ее не читала.

      Придя в Университет, я бросилась к Димусу и Джонни (Д.Д. Иваненко и Г.А. Гамов. – Ю. З.) – в восторге, что я только что нашла такого замечательного человека. Все стихи знает, и даже "Синюю звезду"" (Горелик Г. Е., Френкель В.Я. Матвей Петрович Бронштейн: 1906–1938. М., 1990. С. 27–28, курсив мой. – Ю. З.).

      Были и истории мистические. Так, академик В.М. Алексеев, востоковед-синолог, опубликовавший в 1923 году «Антологию китайской лирики», в предисловии к которой неосторожно назвал Н.С. Гумилева своим «покойным другом», вдруг получил осенью следующего года письмо от некоего одессита Л.М. Райфельда, где сообщался текст якобы «неизвестного сонета Гумилева»,