Али Бабаев и сорок покойников. Михаил Ахманов

разумеется, Бабаева. Не будучи наивным, он, тем не менее, полагал, что в картинной галерее нужно смотреть на стены с развешанными там полотнами, а не топтаться по паркету и не хлестать коньяк. К тому же изучение картин не мешало вникать в разговоры и собирать полезную информацию. Как всякий разведчик высокого класса, он владел искусством заниматься сразу двумя-тремя делами – в данном случае разглядывать одно, а слушать другое.

      Перед ним красовались пейзажи и натюрморты Паленого. Их сюжетообразующим моментом была бутылка: бутылка в окружении селедочных голов, бутылка с ядовито-зелеными огурцами, с консервами, с парой стаканов, бутылка на фоне стиральной машины и плошек с чипсами. Бутылку художник выписал очень тщательно, а остальное тонуло в тенях или казалось слегка размазанным; несомненно, то был особый прием, концентрирующий внимание на главном предмете. В пейзажах тоже не обошлись без бутылок – из их горлышек произрастали ветви, усеянные вместо листье опять крохотными бутылочками.

      За такое в прежние годы в Магадан ссылали, подумал Бабаев. В лучшем случае, на сто первый километр!

      Он навострил уши – мимо проходили два интеллигента, похожие на критиков. Один, скользнув небрежным взглядом по бутылочной роще, сказал:

      – Сплошная эклектика. Все вторично, все!

      – Увы! Паленый – не Поленов, – согласился другой. – Да и Драпеко с этим Клинским те еще уроды, не говоря уж про Бля-Жигуля…

      – Однако Папа Жо придет, – понизив голос, произнес первый. – Он…

      Критики удалились, а Бабаев переместился к полотну художника Клинского. Оно называлось «Кто пойдет за Клинским?» и являло толпу голых молодых людей и барышень с унылыми физиономиями, окруживших огромную пивную бутылку – видимо, пустую. Глядя на эту бутыль, Али Саргонович пытался вспомнить, кто же такой Папа Жо, но ничего на ум не приходило. Модный певец? Знаменитый спортсмен? Тележурналист со скандальной репутацией?… Он терялся в догадках.

      Из толпы донеслось:

      – Сам будет…

      Бабаев скользнул поближе к кружку девиц и дам. С бокалами шампанского они стояли под картиной «Черная дыра». Это и была дыра – дырка в полотне, заклеенная черной бумагой.

      – Сам будет, – прошелестело снова.

      – Неужели?

      – Точно тебе говорю!

      – Что ему тут делать?

      – Он по всем тусовкам шастает. И потом… – тише, однако не шепотом, – Драпеко ведь гомик, а он с «голубенькими» в дружбе.

      – И сам… сам тоже?…

      – Ну что ты! Просто импотент. Не раз проверено.

      – Тут и раза хватило бы…

      Дамы захихикали. Сексапильная девица с длинным носиком и основательной челюстью покосилась на Бабаева да так и застыла, пожирая его взглядом. Он поспешил затеряться в толпе. Вслед ему понеслось:

      – Ка-акой мужик! Чур, мой! Я первая глаз положила!

      Бабаев скрылся в другом зале – в том, где функционировал буфет. Здесь, под картиной «Тусовка», выполненной в стиле «сюр» (розовые полоски, напоминавшие глистов,