Славянский сокол. Сергей Самаров

посмотрела на Дражко. Она поняла, что сейчас не она решает, а он.

      – Мне было бы проще принести твою дочь сюда, – сказал Дражко. – Наш Ероха умеет разговаривать и с маленькими детьми. Даже с грудными, чтобы развязать язык матери. Правда ведь, Ероха?

      – Правда, княже…

      Маленькие поросячьи глазки палача даже заблестели от предвкушения представляемой пытки.

      Дражко содрогнулся. Он предпочел бы десять раз умереть, чем один раз попасть в руки Ерохи.

      – И потому я предлагаю тебе сразу, сейчас и здесь все рассказать, чтобы не пришлось отдавать Ерохе твою дочь.

      – А что с ней теперь будет? – Фрейя взвыла, запустив пальцы в густые белокурые волосы.

      – Если мать пожалеет дочь, княгиня Рогнельда возьмет, я думаю, сестру на воспитание… – даже для Дражко неожиданно твердо сказала Рогнельда.

      – Я все скажу… – Фрейя, вся в слезах, упала на земляной пол. – Я все скажу, княгиня…

      Ее маленькие кулаки застучали по сырому земляному полу, не издавая звуков.

      Дражко прошел вперед и склонился над женщиной. С другой стороны тяжеловесной походкой, враскачку, к ней же придвинулся Ероха, поигрывая в руке многохвостой плеткой.

      Фрейя вся задрожала, переводя взгляд с князя-воеводы на ката и обратно.

      – Вот и рассказывай… У нас к тебе много вопросов…

      – Спрашивай, князь…

      Глава 2

      День был жарким, вечер теплым, но уже начало ночи подсказало, что в Саксонии стоит только май, и лето, как ни торопится, как ни пытается в светлое время заявить о себе, все же еще не вступило во владение природой. Прохладный ветерок принес свежесть, легкость дыхания и одновременно пообещал к утру прохладу.

      Прямо на вершине холма, на куче громадных валунов, неизвестно какой великой силой сюда занесенных, горел большой костер, видимый, должно быть, издалека. А уж ближайшие окрестности он освещал прекрасно. Три воина постоянно подкармливали прожорливое пламя из большой кучи хвороста, собранной королевскими пехотинцами по приказу всегда соблюдающего бдительность Бернара. Незамеченным, использующим темноту, к королевской палатке подойти не мог никто.

      Граф Оливье, выйдя сразу после окончания расширенного королевского совета на свежий воздух, подошел к стоящим отдельно от других Кнесслеру и Аббио.

      – Прошу прощения, милостивые государи, что помешал вашему разговору, но я желал бы обратиться к господину Кнесслеру с просьбой познакомить меня с эделингом Аббио. Для меня большая честь пожать руку такому рыцарю, каковым уважаемый эделинг Аббио является, и высказать ему свое восхищение линией поведения на совете, которую не смогло изменить даже присутствие короля.

      Кнесслер поклонился такой прекрасной речи.

      – С великим удовольствием, граф. Аббио перед вами, и его представлять особо, я думаю, не надо. А это, мой молодой друг, тот самый знаменитый граф Оливье, по поводу возвращения которого из сарацинского плена и состоится