Люди и нелюди. Олег Бубела

по проявленному служебному рвению, выраженному в сильном рывке, от которого я едва не пропахал носом дощатый пол острога, порядком заждались возвращения отряда с «уловом» в моем лице.

      Решительно подхватив меня под белы рученьки, эти молчаливые рыцари плаща и кинжала после недолгого блуждания по коридорам втолкнули меня в одну из комнат. Нет, не в камеру, в которой мне предстояло коротать ночь в ожидании завтрашнего суда, а в небольшой кабинет. Там за дубовым столом на мягком стуле с высокой спинкой сидел небольшого роста крепыш с пышными усами и недельной щетиной на щеках. Молча оглядев меня, он небрежным взмахом отпустил конвоиров, дождался, пока за ними закроется дверь, и указал на стоявшую посреди комнаты неказистую табуретку. Я осторожно присел на нее и принялся аккуратно разминать связанные руки, которые мало-помалу начали затекать.

      Итак, не нужно быть гением, чтобы понять – меня привели на допрос. Так сказать, с пылу с жару, пока не смазались впечатления, полученные при задержании. Обычная практика в конторах подобного рода. Хотя, как вариант, меня могли засунуть «дозревать» в «одиночку»… Нет, какие же все-таки трудоголики эти ирхонские следователи! Полночь уж миновала, а закон все не дремлет!

      Коротышка извлек из недр стола очередную кипу листков и принялся вдумчиво их изучать, не обращая на меня никакого внимания. Похоже, он рассчитывал тем самым довести подследственного до нужной кондиции. «Ха» два раза! Он бы еще напарника пригласил и вместе с ним разыграл спектакль, носящий неоригинальное название «хороший и плохой следователь»! Хотя немного поерзать и пару раз покряхтеть мне не помешает – незачем показывать, что я считаю себя умнее его.

      – Что ж, начнем! – наконец заявил хозяин кабинета, взяв в руки чистый листок и перо. – Имя?

      Я решил далеко не отходить от основной роли:

      – Мое?

      – Ну не мое же, – нахмурил брови следователь.

      – Ник Везунчик.

      Коротышка неспешно вывел на листке первую строчку и продолжил допрос:

      – Где родился?

      – А могу я поинтересоваться, с кем беседую?

      Думаю, невеждам с севера простительно отвечать вопросом на вопрос.

      – Дознаватель второй ступени Лихтош Иносский, – с неохотой представился хозяин кабинета.

      – Очень приятно познакомиться, – дружелюбно кивнул я.

      Лихтош заглянул в мои невинные глаза, надеясь отыскать там намек на издевку, и возобновил допрос:

      – Так где ты родился?

      – На севере.

      – Конкретнее!

      – В рыбацкой деревушке на берегу океана.

      – Как называется твоя деревня, на земле какого племени расположена?

      – Никак не называется. И стоит она на нашей земле, где жили десятки поколений моих предков.

      – Хотя бы уточни, что за племена проживают рядом с вами, – не сдавался дознаватель.

      Я бы с радостью, вот только не знаю названия ни одного племени. Северных народов – да, они были упомянуты в прочитанном трактате, а более мелкие образования на краю мира автор трехтомника перечислять не посчитал нужным. Но ответить что-то было надо, поэтому я невозмутимо сообщил:

      – Лодочники и сеточники.

      – О таких я ничего не слышал, – заявил Лихтош, принявшись сверлить меня взглядом.

      Я лишь пожал плечами, демонстрируя, что это не мои проблемы. Упрямый коротышка предпринял еще две попытки – достал карту, а потом потребовал сказать что-нибудь на родном наречии. Это ему ровным счетом ничего не дало. На предложенный моему вниманию кусок пергамента с весьма приблизительной контурной схемой этой части материка я пялился, как баран на новые ворота, не собираясь облегчать дознавателю жизнь и показывать, каким маршрутом добрался до Проклятых земель. А фразы на русском и вовсе привели к тому, что Лихтош тяжело вздохнул, записал в протоколе «место рождения установить не удалось» и перешел к главной части:

      – Ты признаешься в совершенных тобой злодеяниях?

      – Это каких еще злодеяниях?

      – В убийстве двух жителей Ирхона и бегстве с места преступления, – терпеливо пояснил коротышка.

      Выходит, хозяин постоялого двора не стал вспоминать эпизод с покалеченным воришкой – уже легче!

      – А у меня есть выбор? – с надеждой уточнил я.

      – Разумеется. Ты можешь до последнего все отрицать, однако, я уверен, на суде это ничего не даст. Показания свидетелей, – Лихтош кивнул на стопку листков, – сходятся до мельчайших деталей, приметы твои были указаны четко, поэтому судьи даже не станут возиться с амулетом правды, а сразу объявят приговор.

      – И какой?

      – Либо двадцать лет в каменоломнях, либо рабство. Но если признаешь свою вину и будешь молить о снисхождении, приговор будет более мягким – получишь всего лет десять-пятнадцать.

      Весело! Что-то мне подсказывает, второй вариант, по сути своей, ничем от первого не отличается, ведь тяжелый физический труд на каменоломнях долголетию отнюдь не способствует.