Другая любовь. Михаил Ливертовский

я не хотел покидать этого не приспособленного для жизни пространства, и не потому, что у меня не было никаких планов, что дома мне нечего было делать, и никто меня не ждал – просто: в то время мне не на что было надеяться. Я был в дивизионе самым молодым офицером. Мне только исполнилось двадцать два года. У меня не было семьи, которая нуждалась бы в неотложной помощи. Тем более, что мой отец уже сообщил письмом, что демобилизовался и едет за матерью и бабушкой. Они тогда находились в эвакуации. Я не владел профессией, которая «до зарезу» требовалась в то время стране…

      … Конечно, не скрою – мне хотелось, очень хотелось встретиться с Зорей Лаврентьевой. Поговорить. Дотронуться до ее руки, поцеловать, поцеловаться… (по письмам было понятно, что Зоря вообще девушка строгих правил, а в этом вопросе солидарна была с Чернышевским и Зоей Космодемьянской – «ни одного поцелуя без любви!») – все же мне хотелось! Тем более, чувствовалось по письмам, что она меня уже любит, должна полюбить!.. Но писать прошения о том, чтобы меня отпустили для свидания с незнакомой девушкой (для чего надо было ехать через всю страну – в Москву!), никто даже не стал бы рассматривать. Бегать же по инстанциям и смешить своей просьбой начальство… У меня было более интересное занятие. Я читал и перечитывал письма от милой сердцу незнакомки. А их скопилось несметное количество, пока я находился в Китае. (Нам туда почему-то письма не доставляли). А письма, как обычно – многостраничные, со стихами, рисунками. И все, в основном, про стремление к познанию нового, к учебе, работе, про любовь к солнечным и пасмурным дням, к звукам, краскам… но во всем этом таилась просто – любовь – песнь истосковавшегося девичьего сердца…

      Я тоже писал, писал… чем живу, о чем мечтаю, деликатно опуская тему, какой мне видится наша встреча!.. За моими письмами регулярно заходил пожилой армейский почтальон, чтобы я не выходил лишний раз из землянки – не простудился бы, не дай Боже. Он меня очень уважал «за эту переписку» и берег… для незнакомки, которую тоже уважал…

      И не только он – меня и Зорьку почитали многие – за необычную переписку, и за то, что Зорины письма даже в пересказе, одной цитатой – могли в трудную минуту уравновесить, взбодрить многих – уставших, увядших, испуганных.

      За суетой, нервотрепкой, злобными спорами и вздорными поступками, – мои товарищи, да и я за чтением писем, писанием ответов – не заметили, как пролетел месяц, и наше начальство сумело составить «мотивированный» график отпусков. Всех нас пригласили в большую землянку под названием «Красный уголок», чтобы ознакомить с этим «сочинением».

      Сходились медленно, у всех лица были настороженными. Понятно, что товарищи готовились к спорам. Когда собравшиеся расселись на скрипучих самодельных скамьях, запахло табачно-спиртовым перегаром, растаявшим снегом, отсыревшей кожей сапог и… напряженностью…

      … Но на удивление – график оказался удачно скроенным, притом, всех удовлетворил!

      Народ заулыбался, оживился, стал благодарить