Отравленные морем. Алена Волгина

духа. Я ныряю с головой, согреваясь, забирая тепло у моря и отдавая ему взамен – своё.

      Говорят, волны шепчут каждому о сокровенном. Люди приходят на берег, чтобы отрешиться от суеты и понять что-то новое в себе. Меня же тянет на глубину, совсем как в Ту Ночь, когда мы с морем соприкоснулись душами слишком близко. Если бы не Карита, я так и осталась бы там – кораллом, стайкой рыб, моллюском, бездумной морской пеной.

      Каждый раз выбираться на берег становится всё сложнее. Тело с непривычки кажется тяжелым, неуклюжим, и немного звенит в ушах. Кожу стягивает на солнце, острая галька впивается прямо в пятку, и до башмаков, отставленных подальше, приходится прыгать на одной ноге. Море с ласковой насмешливостью провожает меня бирюзовыми глазами: «Может, вернешься?» Но пока у меня хватает сил повернуться к нему спиной. Слишком многое держит меня на берегу.

      Справа за песчаными дюнами, поросшими колючей травой, виднеются темные крыши. Это Перна, рыбацкая деревня, где мы с Манриоло нашли убежище на зиму. Мой друг плотничал, помогал рыбакам. Иногда я завидую его лёгкости. Когда человеку легко с собой, люди рядом с ним тоже чувствуют себя непринужденно. Манриоло любили. Меня боялись. За спиной шептались – «скъемара», морская колдунья, однако за советами обращались исправно. Где лучше поставить сети? Когда ожидать следующего шторма? Я была словно переводчик между людьми и глубинной синей страной, лежавшей в полулиге от их домов.

      Возвращаясь домой, я стараюсь держаться узкой полоски тени. Когда я проходила мимо рынка, Альдо, наш сосед, сунул мне две рыбины – обычная плата за морские уроки. Нужно пожарить её до того, как упадёт жара. В дневные часы жизнь в Перне замирает. Палящее солнце загоняет всех в тень, придавливает к земле. Даже самые брехливые собаки прячутся до вечерней прохлады.

      Печка во дворе уже старая и дымит, с ней приходится обращаться бережно. Вообще-то у нас были деньги, чтобы её починить. Хватило бы даже на собственную лодку, так что Манриоло не было нужды наниматься в помощники к другим рыбакам. Я не однажды намекала ему на это, но Манриоло всегда отказывался. Понятно почему. Мы не купили в этот дом ни горшка, ни ниточки, пользуясь тем, что осталось от прежних хозяев. Это было временное жильё.

      Вести из Венетты сюда не доходили. Несколько раз я бралась за перо, чтобы написать Джулии… и снова откладывала. Прошлогодний обман чудом сошел нам с рук. Интересно, что говорят сейчас в Венетте о смерти дона Арсаго? Заподозрил ли кто-нибудь, что в крипте он был не один? Вспоминает ли обо мне Алессандро?.. Конечно, зимой ни одно судно не пустилось бы в плавание по Длинному морю. Было легко убедить себя подождать. Но день проходил за днем, уже миновала весна, а я всё никак не могла решиться…

      Спохватившись, я принялась переворачивать толстую рыбину, шипевшую на решётке. Опять с одного бока получится подгоревшей! Пульчино, напомнив о себе резким чаячьим криком, получил рыбьи потроха и убрался под крышу. Я снова задумалась, когда на светлый песок рядом с моей упала ещё одна тень. Узнаю Манриоло! Где бы он ни бродил по утрам, он всегда чётко являлся к обеду, отточив этот навык до подлинного искусства!

      Улыбнувшись, я обернулась, но при виде Манриоло заготовленные шуточки замерли у меня на губах. Обычно он сразу приносил тарелки, ставя их на растрескавшийся стол под седой оливой, где мы обедали. В этот раз руки у него были пусты, а в глазах горел новый азарт, и он выглядел, как человек, сбросивший с плеч тяжёлую ношу. По его оживлению всё было понятно без слов:

      – Мы возвращаемся.

      ***

      Капитан, которого нашёл Манриоло, был ариминцем. Звали его Алонзо Кариньяно, и он ходил на «Примавере» –небольшой фелуке, легкой и проворной, как ласточка. Обычно он курсировал вдоль Полибийского берега, заглядывая в тот или иной порт, чтобы взять на борт партию вина или шерсти. Или менее законного груза, если на то пошло. Легчайшую «Примаверу» ночью ни одна стража не догонит! А если и догонит, то взятка таможенникам поможет уладить дело. Судя по кафтану из дорогого сукна и золотому перстню с печаткой, синьор Алонзо привык распоряжаться большими деньгами. А судя по жесткой складке возле рта и непреклонному блеску глаз, он не постеснялся бы прибегнуть и к стали, если бы ему понадобились более эффективные средства убеждения.

      – Это Франческа, – представил меня Манриоло, когда мы встретились, чтобы всё обсудить. – Мы с ней едем в Венетту вместе.

      Синьор Алонзо белозубо улыбнулся и сказал, что будет рад нам помочь, причем без всякой платы, так как дон Роберто д’Эсте, у которого раньше служил Манриоло, был его хорошим знакомым.

      – Мы, ариминцы, привыкли держаться друг друга, – сказал он добродушно. – Сегодня я окажу услугу Роберто, завтра – он мне. На том и держится мир.

      Я осторожно спросила, не опасно ли ему появляться в Венетте, так как из-за сложной политической обстановки ариминцев там всегда недолюбливали. Капитан пренебрежительно отмахнулся:

      – Пустое. У нас, у купцов, свои интересы! Пусть сенаторы и графья ломают копья, нас это не касается.

      Мы сидели в порту в таверне, насквозь пропахшей рыбой и дешёвой граппой. Манриоло сиял. Он снова обрёл тот вызывающий, победительный