Тайна cредневековых текстов. Библиотека Дон Кихота. Евгений Жаринов

Ляпишева не слушал?

      Слушал. Я его сюда приводил. Старик уже совсем плох был и читал так, что его еле слышали даже первые ряды. Студенты обнаглели вконец: ходили, выходили из аудитории, чавкали. Только мы с Гогой как вкопанные сидели. Нет. Поначалу – мы как все. И Гогу я даже приглашать не решался: ну что ему на живой труп смотреть. А затем я совсем обнаглел и начал стул ставить рядом с Ляпишевым. Он на меня смотрел, как собака, которая сказать что-то хочет, но не может. И слезы, слезы у него в глазах. Мне стыдно стало, и я от этого отказался. Но вот очень скоро настало время диктофонов. И я принялся записывать еле слышный голос Ляпишева. А потом мы с Гогой этот шепот начали расшифровывать.

      И что? Что получилось в результате?

      Гога стал ходить на лекции, как на работу. Ни одну не пропускал. Сидит. Ничего не слышно. А он все равно со старца глаз не сводит, словно изо всех сил старается в мысли ляпишевские проникнуть. А после лекции заберет у меня записи – и к себе, под предлогом, что он их, записи, сам расшифрует и на машинке распечатает. Тогда мы о компьютерах только мечтали. Гога в этом смысле был кремень. Обещал – сделал. Вот тогда я и начал вчитываться в эти самые лекции, Гогой Грузинчиком расшифрованные.

      Ну и что же ты вычитал там?

      Очень странные вещи.

      Какие же?

      Профессор Ляпишев, видно, поняв, что он уже ни до кого не достучится, кроме нас с Гогой, решил лекций в обычном смысле слова не читать. Все это было накануне его кончины. Он, кажется, оставлял нам, двум школярам, что-то вроде завещания.

      Так! Все интересней и интересней получается. Как сказала Алиса, залезая в кроличью нору. Что это за завещание такое, Арсений?

      О Дон Кихоте.

      Не понял.

      Вместо лекций Ляпишев перед смертью еле слышным голосом надиктовывал нам все, что он думает о Дон Кихоте и о Сервантесе.

      О Дон Кихоте?

      Да, да! Ты не ослышался. О Дон Кихоте. Но только не о литературном персонаже, а о живом, понимаешь, живом человеке по имени Алонсо Кихано, действительно жившем в XVI веке в Испании. Мы сначала с Гогой решили, что старик с ума спрыгнул. Ляпишев об этом Алонсо Кихано, как о ближайшем родственнике, рассуждал.

      Воронов еще раз вспомнил, что Ляпишев к годам пятидесяти необычайно начал походить на хрестоматийный образ Дон Кихота. Видно, в этом внешнем облике нашло свое отражение внутреннее состояние Бориса Ивановича, когда он сам достиг возраста Алонсо Кихано. Затем это сходство незаметно исчезло, когда профессор перевалил на седьмой десяток. Именно таким, слегка грузным и неповоротливым, и застал молодой тогда еще студент Воронов любимого профессора. Сторожев с Грузинчиком встретили его уже после восьмидесяти. Облик Дон Кихота окончательно растворился в старческой немощи. Остались лишь одни фотографии. Они-то и попались как-то на глаза Воронову.

      Ляпишев рассуждал в том духе, – продолжил Сторожев, – что суть этого романа, который, по его мнению, лишь по недоразумению принимают за роман в обычном смысле слова, так вот, суть этого произведения человек может постичь лишь после пятидесяти, когда совпадут, по его словам, необходимые временные циклы.

      Так, так. Опять мистика.

      Как