В пекло по собственной воле. Светлана Алешина

жив и его удастся спасти.

      И вот – молчание в ответ!

      Ничего не поделаешь, видно, придется вытаскивать из самолета только тела погибших. В любом случае мы сделаем это, жив кто-то из них или нет. Все будут подняты на поверхность. Уважение к живым начинается с уважения к мертвым. Или по-другому, так, как эта мысль звучит в неписаном Кодексе Первых Спасателей: «Уважай бренное тело – оно носитель бессмертной души!»

      «Все, ребята, – подумала я, обращаясь к еще живым для меня пассажирам самолета. – Даю вам последний шанс! Слушаю еще минуту. После чего мы с Игорьком поднимаемся с печальными для всех известиями».

      Я передала свой призыв к пассажирам самолета еще три раза и прождала еще секунд сорок. И вдруг чуть не подпрыгнула от радости, хотя и не представляю себе, как можно подпрыгнуть под водой.

      Мои ладони явственно ощутили слабый ответный стук. Я возбужденно махнула Игорьку рукой:

      «Слушай!»

      Он тоже приложил ухо к обшивке. Слабый ритмичный стук прозвучал для моих ушей слаще любой райской музыки. Я знала, что они живы! Мы спасем их! Нужно только узнать, как они и сколько еще могут продержаться.

      Я попыталась сформулировать все это в одной короткой фразе, но тут начала понимать, что мне тоже отвечают азбукой Морзе, просто слышно плохо и некоторые буквы выпадают из слов…

      «В результате взрыва в носовой части… пятнадцать человек. Трое погибших. Самостоятельно… не сможем. Двери заклинило. Есть раненые. Торопитесь, воздуха осталось на… часа…»

      Не сговариваясь, мы с Игорем рванули к поверхности. Сколько воздуха осталось в салоне самолета? На полчаса? На полтора часа? Или на два-три часа? Мы должны исходить из самого худшего варианта, из расчета, что воздуха у пассажиров осталось всего на полчаса. А полчаса – слишком маленький срок, чтобы успеть вытащить из самолета, лежащего на дне моря, пятнадцать человек.

      Глава вторая

      Когда я вынырнула рядом с темным пятном корпуса «Посейдона», я буквально не узнала того моря, которое я видела только что, перед погружением. Вокруг значительно потемнело, серые клочковатые облака, застилавшие небо сплошной пеленой, сбились в кучки, потемнели и мчались над водой с устрашающей скоростью. Волнение на море увеличилось, пена забивала лицо и мешала как следует рассмотреть, что происходит над поверхностью.

      «Черт! Ветер поднялся! – подумала я, раздраженно ругнув метеорологов, будто они были виноваты в том, что ветер усилился. – Этого только не хватало. Через полчаса высотный ветер спустится вниз, и тогда здесь начнется такое веселое представление, что лучше на поверхность вообще не соваться».

      Рядом со мной вынырнул Игорек и тоже принялся озираться на темное небо и мчащиеся по нему облака. С «Посейдона» увидели, что мы вынырнули, что-то закричали и замахали нам руками.

      Я подплыла к площадке для погружений, которая то выныривала из воды на метр-полтора над моей головой, то погружалась в такт бортовой качке судна. Главное – не сунуться под нее, когда она начнет опускаться, – запросто можно себе что-нибудь сломать или проломить