Ошибка природы (сборник). Светлана Алешина

расползлась кровь… Вот! И тут Дашка завизжала, и я оттащила ее от окна.

      – А он уставился на окно. Потом подошел и присел на корточки. Начал всматриваться, но мы притаились и боялись вздохнуть. Он поприсматривался, потом понял, что ему пора смываться, и поднялся. Я только видела, что он отряхнул колени. Страшно было, я чуть не описалась!

      – От этих подробностей ты всех нас могла бы избавить, – немного высокомерно заявила Юлька.

      – Слушай, а эту свою извинительную фразу он произнес до или после выстрела?

      – До, – авторитетно сказала Юлька.

      – То есть как бы попросил прощения за то, что сейчас сделает. Ничего себе, убийца! Сама изысканность и вежливость получается!

      Я задумалась.

      Почему-то вспомнился распахнутый том Шекспира.

      Неужто не придет?

      Нет, помер он и погребен.

      И за тобой черед, —

      тихонько напела я песенку безумной Офелии, смотря в окно.

      – Что это за песня? – спросила Маринка.

      – Шекспир, – вздохнула я. – Каким-то непонятным образом он пытается все связать в одну цепочку, но я совершенно не могу понять, какого черта в мою голову приходят эти мысли!

      Еще меньше моего могла понять Маринка. Тем не менее она понимающе кивнула и попросила:

      – А дальше в этой «романсе» как?

      – Понравилось? – спросила я.

      – Да, – кивнула она. – Лучше, чем у Земфиры.

      – Да уж куда как лучше, – усмехнулась я. – Слушай!

      И я продолжила, легко вспоминая текст – поскольку в юности мечтала сыграть эту сцену. Только вот режиссер в нашей драмстудии попался неотзывчивый – почему-то видел Офелию нежной блондинкой, похожей на эдельвейс, а не такой рыжей «шотландкой», как я.

      А были снежной белизны

      Его седин волнистых льны.

      Но помер он, и вот

      За упокой его души

      Молиться мы должны.

      Девицы слушали меня, разинув рты. Романтические настроения, как я заметила, чаще встречаются у людей, вкусивших черного и черствого хлеба суровой действительности так много и так рано, что возникла уже тошнота.

      – Как у того мужика, которого убили, – проговорила очень тихо Маринка. – «Седин волнистых льны».

      Я уже хотела было обдумать этот постулат, но тут Юлька вдруг прижала палец к губам и резко потушила свечку.

      Отчетливо донесся звук приближающихся шагов. Шаги были тихие, словно крадущиеся.

      – Закройте дверь, – прошептала я.

      – Она не закрывается, – с ужасом в голосе ответила Маринка.

      Шаги приближались.

      По моей спине забегали мурашки. Я прижала к себе едва дышащих от ужаса девчонок. Дашка спрятала у меня в коленях лицо и, кажется, боялась дохнуть.

      Я оттащила их в самую глубь подвала, туда, где можно было укрыться за старым, полуразвалившимся шкафом.

      Шаги замерли у самой двери.

      – Мамочки, – пробормотала Юлька. – Кажется, нам конец!

      Дверь начала тихо открываться…

* * *

      Я