Новая русская (сборник). Светлана Алешина

Мне нужно найти за неделю штуку баксов. Иначе…

      И он провел ребром ладони себе по горлу.

      – Ну, у меня таких денег нет. – Семечкин широко развел руками и выразительно посмотрел на Доброва своими карими глазами.

      – А я на тебя и не надеюсь, – мрачно ответил Добров. – Надо где-то брать, а брать негде…

      Семечкин задумался.

      – А ты говорил, что у тебя подруга какая-то появилась, из богатеньких…

      – Ну… И что? – спросил, покачиваясь из стороны в сторону, уже пьяный Добров.

      – Как что?! У нее и возьми.

      Добров скептически усмехнулся. Потом вдруг нахмурился, посмотрел грозным взглядом на приятеля и стукнул кулаком по столу:

      – Гусары денег не берут!

      – Ой-ой-ой! – скривился в ухмылке Семечкин. – Какой Денис Давыдов выискался!

      – А я тебе говорю, что никогда альфонсом не был! Этого еще не хватало!

      – Шура, я и не предлагаю тебе альфонсировать. Возьмешь взаймы, потом отдашь. Придумаешь причину какую-нибудь повесомее…

      Добров сдвинул брови и тупым взглядом посмотрел на остатки водки в бутылке.

      – Ну, допустим… – после долгой паузы сказал он. – Допустим, возьму… Допустим, отдам… Но мы с ней, – он сокрушенно всплеснул руками, – рассобачились!

      – Милые бранятся – только тешатся! – ответил ему Семечкин. – Ты же философ, и должен это понимать.

      И историк, разлив всю оставшуюся водку по стаканам, убрал бутылку на пол.

      Она пополнила длинную галерею стеклотары, которая скапливалась у Семечкина за несколько месяцев. Это кончалось обычно в один прекрасный день. На историка под воздействием прочитанной лекции о Реформации и Возрождении нападала неожиданная страсть к переменам, и Семечкин за один день наводил в своей квартире образцовый порядок. Чтобы потом в течение нескольких месяцев снова накапливать грязь, пыль и мусор.

      – Нет, я на это пойти не могу, – решительно проговорил Добров своему приятелю, прожевывая квашеную капусту после того, как опрокинул последний стакан водки.

      – Ну, значит, будут проблемы, – философски заметил историк Семечкин. – С фондом развития этого, как его… свободного человека.

      – Я ей такого наговорил в нашу последнюю встречу! А она меня, наверное, любит… А может, и нет… Хрен их, баб, поймешь. Вот, на, почитай, Серега! И скажи, любит она меня или нет!

      Добров полез в пиджак и, с минуту поковырявшись нетвердой рукой по карманам, достал оттуда листок бумаги.

      – Вот это письмо она мне к поезду принесла, когда я на олимпиаду в Самару ездил.

      Семечкин недоверчиво посмотрел на коллегу.

      – Читай, читай! – Добров вальяжно раскинулся на стуле и придал своему лицу милостивое выражение.

      – Давай, давай! – прикрикнул он, видя нерешительность Семечкина.

      Тот взял листок бумаги и развернул его. Потом сдул с него крошки табака и начал просматривать текст.

      По мере того, как он продвигался в своем чтении вперед, на лице его расплывалась улыбка, а глаза становились