Стрекозка Горгона. 1828 год. Елена Гостева

тенальный фронт от реданного, осада крепостей, бастионы, фланки, верки, способы коронования гласиса…

      «Ать-два!.. На плечо! К ноге!» Требуется, чтобы приклады во всей роте стукнули о брусчатку одномоментно и желательно, чтобы мушкет звякнул мелодично, тогда звон и после того, как строй замер, звучит над плацем некоторое время. Солдаты из обслуги говорят, что такой звон портит ружья, поскольку ради него нужно винты ослаблять, однако на парадах эта музыка производит благоприятное впечатление на зрителей.

      «Ать-два!» Вышли прогуляться по Дворцовой набережной, встретили семейство со строгой матроной во главе и тремя прехорошенькими барышнями, поклонились. Мадам бросила строгий взгляд, барышни послали в ответ кокетливые улыбки, склонив головки, чтобы матрона не заметила. «Ать-два!» Мимо маршируют дворцовые гренадеры, развернулись, отдали им честь.

      «Ать-два!» Фехтовальный зал, сражаемся на рапирах, на саблях, потом дают тяжёлые дубовые пики, которые надо вертеть над головой и вокруг себя, словно лёгкое пёрышко… Занятия в классной комнате. «Ать-два!» Единороги, мортиры, фальконеты, гаубицы, дальность полёта ядра, гранаты, брандскугеля…

      И снова на плацу: «Ать-два!» Но не тобой командуют, а теперь ты сам отдаёшь приказы. Дан взвод десятилетних мальчишек, птенцов, ничего не умеющих, вот и обучаешь их с азов: как плечи развернуть, как носок оттянуть. Со стороны граф Звегливцев наблюдает придирчиво. У него и свой взвод таких же мальчишек есть, однако Звегливцев – старший унтер-офицер, обязан проверять, как идут занятия у младших унтеров. Но сии птенцы, подопечные, уже час отмучились, достаточно. «Вольно! Разойтись!» Звегливцев подошёл, перед мальчишками старается выглядеть грозным, а сам улыбку прячет:

      – Смотрю на них и думаю: неужели и мы столь же смешными были? Лапин, помнишь себя таким?

      – Да… Помню, как на старших с завистью глядел, какими все казались бравыми, умными, недосягаемыми… А сейчас вокруг малышня, и всё больше их.

      – И я обратил внимание: идёшь по корпусам, только и следи, чтобы не наступить на кого!

      – А те, что нас с тобой вот так же на плацу гоняли, сейчас у Паскевича… Воюют там, куда русские солдаты ещё ни разу не доходили, где после Александра Македонского не знали других великих полководцев…И сможем ли мы когда-нибудь их догнать, сравняться в подвигах?

      – Не переживай, и нам будет что завоёвывать. Может, еще Константинополь пойдём брать!

      Возможно, вполне возможно. А малышня сегодняшняя будет с восторгом и завистью искать в газетах сведения об успехах их старших товарищей. А пока, уж не для того ли, чтобы не наступил на них кто, трое на липе повисли, а маленький князь Имеретинский стену штурмует – за родную скалу, что ль, принял? Не дай Бог, генерал Демидов заявится да увидит сию вольность. Отдохнули, и пора занятия продолжать. «Кадеты, строиться!» И снова «Ать-два!.. Ать-два!»

      А Жорж Стародубцев на Кавказ не попал, он в гарнизоне под Оренбургом солдатский ранец таскает. Офицеры из мятежных полков в Кавказский корпус отправлены, им дана возможность кровью искупить вину, а у Стародубцева, ни в чём не провинившегося, нет шансов в деле себя показать и стать офицером. Почти никаких шансов. А он бы тоже мог с малышнёй заниматься, и эти птенцы желторотые любили б Жоржа за его весёлый нрав без памяти, неотступно по пятам бы за ним следовали.

      Друзья-кадеты, помня о незаслуженно наказанных товарищах, приняли решение, что теперь и ради них стараться должны. Если не сумеют те сами выслужиться, нужно хлопотать за них, подавать прошения. Выхлопотал же граф Алексей Орлов прощение для замешанного в мятеже брата, дав Государю клятву: «За двоих отслужу!» И франкмасон Михаил Орлов в родном имении живёт: хотя и под надзором, но все ж не унижен, не бит никем. Есть и другие примеры. Однако для того, чтобы перед государем ходатайствовать, нужно доказывать, что имеешь право ручаться за кого-то – своею храбростью, безупречной службой, подвигами во славу Отечества доказывать.

      В корпусе дисциплина ужесточилась, больше никто по ночам не перелезал через стену и не отправлялся на самовольные прогулки по столице. Сергей, по крайней мере, давно об этом не слышал. Никому не хочется в солдаты попасть, а главное – опасаются кадеты Перского подводить, как бы ещё и директора не сместили. Демидов жесток и глуп, но он – начальник над всеми военными заведениями – нечасто сюда наезжает, его посещения, подобные варварским набегам, можно пережить, а если на место директора поставят самодура под стать Демидову, то настанет для кадет совсем невесёлая жизнь.

      Однако здесь дисциплина всё равно не столь строга, как в Смольном. Бедные смолянки почти всего лишены. Сергей заходил по возвращении из летнего лагеря в Смольный, и там тощая похожая на крысу инспектриса неопределенных лет долго выспрашивала, кем он приходится мадемуазель Телятьевой, в результате отказалась её вызвать. Отрезала, брезгливо губы поджав, что лишь родному брату дозволяется говорить с воспитанницей без надзора взрослых. До этого дамы, дежурившие в приёмные дни, Таню вызывали, достаточно было сказать, что он кузен, сын её опекуна: следили с подозрением, когда Серж и Таня усаживались друг напротив друга, возле их стульев стояли, ловя с подозрением каждое