Две головы лучше (сборник). Светлана Алешина

уточнила мама.

      – Ага. Он. Представляешь, теперь выдает Вийона за блатняк.

      – Как это у него получается? Он его перерабатывает?

      – Да нет, – отмахнулась я. – Он относит маэстро Барышникову «Баллады на цветном жаргоне», выдавая их за свои. А этот самый маэстро в свою очередь выдает за свое то, что ему приволок умненький Сережка! Правда, смешно?

      – Да как-то не очень, – с сомнением проговорила мама. – А если все выйдет наружу? Сережа не боится?

      – Нет, это вряд ли… Он мне объяснил, что этого Барышникова интеллигентная публика не слушает. А те, кто его слушает, не читают стихи. Так что вряд ли случится казус…

      Я допила кофе.

      Мама собиралась на работу, сеять доброе и разумное в совершенно неразумные души современных подростков.

      – Ты дома будешь?

      – Не знаю, – ответила я.

      Сейчас мне уже не казалась такой классной идея проторчать целые сутки дома, когда за окнами сияет такое восхитительное солнышко.

      – Тогда не забудь ключи, – предупредила мама, целуя меня в затылок.

      – Не забуду, – пообещала я.

* * *

      День был будним, Пенс на работе, и заняться мне до вечера было совершенно нечем.

      Я немного послонялась по квартире, потом включила телевизор и честно посмотрела несколько идиотских клипов, где девушки бегали за юношами и наоборот, потом пощелкала по каналам и убедилась: стоило мне подобрать денек для безделья, они срочно отказались от хороших фильмов.

      «Бойцовский клуб» я накануне отдала Пенсу, поскольку он его не посмотрел, поэтому у меня и кассет новых, как назло, не было.

      Единственное, чем я могла себя развлечь, чтобы не сбежать от скуки в объятия Ларикова, это уткнуться в книгу, что я и сделала незамедлительно.

      Потом я все-таки включила негромко телевизор, и теперь иллюзия одиночества растаяла.

      Кто там пел, меня совершенно не интересовало, – я уже путешествовала вместе с Борхесом в тайнах нашего сознания, отчаянно рискуя подпасть под обаяние хорошего языка и пленительных фантазий, навеки оставшись там.

      Мне было хорошо. Так как я отказалась от диеты, у меня появилось право на кофе, и от этого было радостно на душе.

      В этом, наверное, и заключается радость бытия – пригрозить своему организму диетой, а потом отменить собственное «табу».

      В тот момент, когда я встала с твердым намерением побаловаться кофе с сигаретой, на экране возникла круглая физиономия с плешивой бородкой и хриплым, занудным голосом затянула сентиментальную балладу о любви, сгубившей начисто фраера. Титры внизу поясняли, что передо мной Барышников собственной персоной. Зная, что тексты ему пишет мой бывший сокурсник, я живо заинтересовалась, да и сам Барышников мне за вчерашний день стал почти родственником.

      Поэтому я снова села на место, решив, что кофе от меня не убежит.

      Надо сказать, Аристов писал не без таланту, правда, талант этот он разбрасывал, прямо как бисер перед свиньями. Но в целом я отметила, что даже Барышников с его влажными от пьяноватых