Акула пера (сборник). Светлана Алешина

бывает? Сначала его знакомую или родственницу – черт ее знает – сбивает машина, а потом его самого грабят! Вот я и говорю: пришла беда, отворяй ворота!

      – А ты откуда об этом знаешь? – с некоторой ревностью спросила я.

      – Да уж не из твоей газеты! – поддел меня Кружков, но тут же старательно растолковал: – На работе мужики говорили… Один там у нас хорошо этого Григоровича знает, вот он и рассказывал. Пощипали его, говорят, знатно! Сама понимаешь, адвокаты – народ небедный…

      – Когда же это случилось? – поинтересовалась я.

      – Два дня назад. Григорович уже, говорят, вернулся с югов, теперь рвет волосы на голове. Хотя, кажется, он лысый…

      – Да, печальная история! – констатировала я. – Только с чего ты взял, что Григорович и Самойлова родственники? По-моему, это твоя фантазия. С чего бы она стала таскать с собой адрес родственника? Я, например, твой адрес помню назубок.

      – А может, у нее склероз, – беззаботно заметил Кружков. – Да я так просто, к слову. Наверное, у нее к нему дело было, а он на юг уехал. Вот она с горя под машину и бросилась.

      – Ты уже совсем заврался! – сказала я сердито. – Между прочим, рабочий день в разгаре.

      – А у меня начальник уехал, – объяснил Кружков. – Так я не понял, ты к нам заглянешь?

      – Как-нибудь загляну, – пообещала я. – Вот посвободней буду и загляну обязательно.

      – Ну, будем ждать! – сказал Кружков. – Будь здорова!

      Он повесил трубку. Невольно в моей памяти опять возникла сцена в больничной палате: вся переломанная Татьяна Михайловна с неожиданной прытью вырывает у меня из рук сумочку. Что-то смущало меня в этой сцене. Как-то по-дурацки она выглядела. Человек, можно сказать, только выскользнул из лап смерти, а трясется из-за грошового имущества.

      Хотя это как посмотреть. Мне рассуждать легко, а, может быть, для Самойловой и пятьдесят рублей большие деньги. Ну, и паспорт, конечно. Потерять паспорт – удовольствие ниже среднего. И все-таки Татьяна Михайловна могла бы держать себя поделикатнее с человеком, который совершил благородный поступок.

      Но, с другой стороны, она даже не удосужилась проверить, все ли вещи на месте. Только настойчиво интересовалась, не рылись ли в ее сумочке. Если она такая мнительная, что могло значить для нее мое слово?

      «В общем, странная женщина», – заключила я. Есть в ней что-то неприятное, даже отталкивающее. Обычно больные вызывают к себе сочувствие, а здесь ничего даже похожего – одна неловкость.

      Собственно говоря, мне не было решительно никакого дела до Татьяны Михайловны, но странным образом я никак не могла выбросить ее из головы. Я снова и снова вспоминала ее голос, въедливый цепкий взгляд и одутловатую руку, сжимающую старенькую сумку, точно это было бесценное сокровище.

      Наверное, сработала привычка искать повсюду следы преступления. Эта привычка с годами въелась в мои плоть и кровь, так что я уже почти свыклась с ней, почти не замечая. То же самое, вероятно, испытывают следователи и оперативники, которым постоянно приходится сталкиваться с темной стороной