Грот Дайомы. Майкл Мэнсон

Сам он, после первых бурных ночей, испытывал лишь томление и скуку, и это его не удивляло. Красота не главное в женщине; важнее самоотверженность. Белит могла бы умереть за него, но эта Дайома… Вряд ли, вряд ли…

      Подумав о смерти, он сказал:

      – Ты говорила о том, что произойдет, если я одолею стигийца или не справлюсь с ним, но останусь в живых. Может быть так или иначе, а может случиться, что я умру. И что тогда?

      Дайома ласково растрепала его темную гриву.

      – Но ведь твой меч непобедим! Не правда ли?

      – И все же?

      Лицо ее сделалось печальным, в прекрасных глазах блеснули слезы.

      – Значит, так судили боги, милый… Им видней! Конан согласно кивнул и потянулся к фонтану, за новой порцией аргосского, но нежная ручка Дайомы остановила его.

      – Ты слишком много пьешь, мой киммериец. Вино крадет силу…

      Он стряхнул ее пальцы.

      – Ничего! Аргосское лишь горячит кровь. И ночью ты в этом убедишься.

* * *

      Поздно ночью, когда ее киммериец, опьяненный вином и ласками, уснул, Дайома прошла в святилище, где, между статуями Митры, Ормазда и Иштар, стояли два больших сундука. Один из них сиял цветом лунного серебра, другой был черен, как ночь или как душа предателя.

      Помолившись у каждого из трех изваяний, Дайома воскурила фимиам и приблизилась к первому из сундуков. Ее рука легла на серебряную крышку, откинула ее, и облако радужных сияющих снов вырвалось наружу. То были счастливые и спокойные сновидения: веселой стайкой они пронеслись по залам подземного дворца, пестрым туманом затопили мраморную лестницу, миновали распахнутые врата, заполнили грот и вырвались на простор океанов и земель. Эти сны несли добрым людям слова и облик покинувших их родичей, ласковый шум прибоя, аромат цветущих садов; иным же, особо избранным, посылалось благословение Митры, пробуждающее в душе тягу к непознанному и странному.

      Проводив первых своих гонцов, Дайома подняла крышку черного сундука и быстро отступила в сторону. Бурая мгла затопила святилище, потянулась к дверям, пролетела подземным чертогом и, поднявшись ввысь, затопила мир. Страшные сны заставляли стонать разбойников и убийц, жутким кошмаром вторгались в сознание каждого стяжателя и вора, каждого жестокого правителя, мучали тиранов и самовлюбленных гордецов, терзали жадных и злых. К сожалению, этих мерзавцев было куда больше, чем праведников – и, к сожалению, жуткие миражи не слишком их устрашали. К тому же по ночам большая часть людей такого сорта предавалась пьянству и разврату, не замечая стараний Владычицы Острова Снов.

      С печальным вздохом Дайома захлопнула сундуки, потом покинула святилище и спустилась в самую глубокую из подземных камер дворца. Тут было холодно, и она зябко куталась в мантию из меха гиперборейских соболей, черно-седых, отливавших серебром в тусклом сиянии светового шара, горевшего в руке Владычицы.

      Железный постамент и вытянутый Серый Камень на нем казались пятном тьмы, застывшим посередине подвала. Она приблизилась, приподняла шар левой рукой, положив правую