Эквилибрист. Путь силы. Михаил Катюричев

ее все равно не брошу, но шансы выжить резко падают. Нужно подготовиться. Черт! Только все налаживаться стало!

      То, что я явился в зал в броне, стражу и барона насторожить не должно. Ношу, привыкаю. Посох тоже как бы деталь гардероба. Сила? Так никто и не заметит, что я полон под завязку. Надеюсь, не заметит. А, что? Ах моя версия событий. Да пожалуйста. Вот так все и было. Трактирщик повесился с горя? Да какая уже разница? Давай быстрее, зачем нервы-то мотать. У меня уже ладони вспотели от напряжения. Я сейчас на людей брошусь, не дожидаясь решения. Ну же!

      – Что? – Секунду стою, не веря своим ушам. Потом начинаю дико хохотать. – Четырнадцать серебряных? Штраф? – Смех душит, прорываясь наружу. Это нервное. Никак не могу остановиться. Четырнадцать! Да те три раба, что ушли на подпитку, стоили мне больше! Трясущимися пальцами шарю по поясу. Где-то тут монеты. Секунду тупо смотрю на желтый кругляшок, потом опять начинаю дико хохотать: – У… у ме… у меня нет. Только вот! – Смех снова прорывается наружу. Крестьяне уже смотрят на меня с ужасом. – Золотой! – Я наконец совладал со смехом. – Дайте мне еще двоих на сдачу! И кого-нибудь на восемь монет, может, ребенка или старика. Беру всех!

      Истерика все никак не прекращается.

      – Вон отсюда! – рычит фрайхер.

      Все еще хихикая, вываливаюсь из зала. Четырнадцать монет! Ужас! Да я больше истратил на материал для симфонии боли. Да, старики и калеки стоят меньше, чем взрослый здоровый парень. И энергии в них меньше. Но это не важно. Если все делать правильно, то полноценно проведенный ритуал даст гораздо больше энергии, чем просто выпитая жизнь. Ну смешно же! А страх этих крестьян! Страх пьянит не хуже шампанского, которого здесь, кстати, и нет!

      Хотя нет, он не только пьянит. Оказывается, он еще и отрезвляет. Страх собственной дочери, сжавшейся в углу в дрожащий комочек. И причина страха – я. Истерика заканчивается, оставляя внутри лишь пустоту. Я обессиленно опускаюсь на пол и спрашиваю:

      – Ты чего?

      Спрашиваю с каким-то беспомощным недоумением и немножко с обидой.

      – Ты меня убьешь, да? – Чуть слышный голос срывается, на щеках дорожки от слез. – Ты меня за этим взял? Про запас? Я тебе понадобилась только для этого? Тебе ведь нужны дети, чтобы убивать?

      – Нет. – Сил на эмоции уже не осталось. Не могу даже отлипнуть от стенки, чтобы подняться с пола и подойти к ребенку. Да и не нужно сейчас этого делать. Слова выходят пустыми и холодными. – Я не убивал детей. Никогда. И не собираюсь. С чего ты взяла?

      – Я слышала. Там, в зале. – Ниа всхлипнула. – Ты правда никогда-никогда не будешь убивать детей? Обещаешь?

      Да черт его знает, как жизнь обернется. Вполне возможно, что когда-нибудь придется выбирать между верностью слову и смертью, но здесь и сейчас возможен только один ответ:

      – Никогда. Обещаю.

      Пол-ахена – и ребенок уже плачет в моих объятиях, повиснув на шее и уткнувшись носом в броню. Аккуратно провожу рукой по золотистым кудряшкам. Пустота