Ты победил. Александр Зорич

которая общалась с призрачными Говорящими Хоц-Дзанга так же запросто, как с варанскими послами. Впрочем, сходство Люспены и Лиг было почти неуловимым.

      – Добро пожаловать, гиазир тайный советник, – сказала Люспена, низко поклонившись ему, и добавила: – К сожалению, гиазир Сорго сейчас в отлучке и лишен счастья пообщаться с вами.

      «Этой палец в рот не клади, – усмехнулся Эгин. – С порога сообщила мне как бы невзначай, что ее содержателя нет дома и если я хочу, то я могу».

      Эгин не торопился заходить в дом, с интересом рассматривая крохотные владения Люспены. Садик, довольно пыльный и неухоженный. Огород, разбитый с целями, далекими от пропитания – грядка с укропом и розмарином подчистую сожрана вредным жуком, пожухшие листья сладкой тыквы…

      Две мощенные серым камнем дорожки – одна ведет к дому, а другая?

      – А эта ведет к колодцу, – сообщила Люспена, как бы мимоходом облизнувшись. – Правда, из него ушла вода, так что смотреть особо не на что.

      – Интересно бы взглянуть, – неожиданно предложил Эгин.

      Люспена развела руками. Дескать, желание гостя – закон. Но Эгину показалось, что она отнюдь не в восторге от намерения тайного советника разгуливать по ее саду. Впрочем, как опытная в светском обращении особа, Люспена не выдала своих мыслей ни единым жестом.

21

      Колодец был вполне зауряден и с виду ничем не примечателен.

      Старая кладка, в каждой щели – по обленившейся сколопендре. Очень глубокий. Сухой. Рядом с колодцем примостился столик и две грубые лавки.

      На одной из лавок лежали две маленькие подушки для сидения, а на другой – каниойфамма. Большая оринская каниойфамма, играть на которой немногим проще, чем играть в лам. Это Эгин знал совершенно точно.

      – А что, милостивый гиазир Сорго не чужд музыке? – поинтересовался Эгин, про себя отмечая, что от возвышенного Сорго можно было бы ожидать и чего поинтереснее каниойфаммы. Например, доски для Хаместира с полным набором фигур.

      – Нет, это я играю, – смутилась Люспена, и щеки ее стыдливо зарделись.

      Отчего-то Эгин был уверен в том, что смущение Люспены не деланно, хоть и говорят, что смутить куртизанку – все равно что поднять медведя на зубочистке.

      Пока они шли обратно к дому, Эгин размышлял о том, что Есмар был прав, когда говорил, что в Вае есть только одна стоящая женщина. «Он, правда, забыл сказать, что эта женщина даст фору многим столичным. Значит, не исключено, что рах-саванн Гларт был убит из… ревности. Из нормальной, человеческой ревности. И даже чин тайного советника, какой оберегал бы Гларта в любой другой ситуации, и даже его таланты фехтовальщика не смогли остановить злоумышленника, которым двигало чувство древнее, как само мироздание!»

      Да, милостивые гиазиры, глядя на тонкий стан Люспены и ее алые губы, будто бы готовые к поцелую в любой момент дня и ночи, в версию об убийстве из ревности можно было поверить с легкостью.

22

      – Говорят, вы состояли в связи с покойным? – начал Эгин, усаживаясь