Чудо. Роман Зудин

лаза на мир, что давно потерял свою чистоту, стал хитрым, алчным, и жажда его порой доходила до небес. Нельзя этого скрыть, как бесполезно и глупо хмуриться небу, пряча среди туч, облаков, сумерек и бесконечного недовольства себя истинного: чистоту и глубину, девственный румянец и бесконечное ожидание.

      Но было в нём ещё кое-что. То редкое, что обычно знают все, но видят немногие и даже единицы.

      Волшебство.

      Дивный, странный дар далёких предков, что те же люди, но не похожи на нас ни в чём. Души у них легче, тела мозолистей, взгляд тяжелей, поступь твёрже, и в моменты нужды они не рассыпались, словно дикая стая животных, а сплачивались в крепкий горный хребет, что невозможно перешибить ни дождю, ни ветру, ни зависти людской. Только время властно над ними.

      Отсюда и пошло волшебство. Вера в невозможное, чуждый взгляд на мир, радость, когда хочется плакать, трепет перед обычными вещами и множество мыслей, что озвучить вслух было бы слишком страшно.

      В общем, волшебство…

      И только двое во всём мире могли выявить его из тысячи тысяч и признать. Звали этих мальчишек Андре и Стэн, и были они родные братья.

      На дальний берег широкой реки бегали неспроста, да и никто не смог бы заставить этих двух сорванцов, если бы сами не захотели. Уж больно своевольными ребята росли у родителей, что были слишком замкнуты и погружены в бесконечную работу, да так, что, бывай они дома чаще, чем хотелось бы, большой двухэтажный особняк всё так же был бы заворожён тишиной, как и годы назад, когда храм одного из богов так и остался обычным жилищем и был забыт, как и всё в округе…

      А мальчики любили бегать за волшебством. Наперегонки, в кромешной тьме, когда не видно ничего, кроме отблеска от фонарей, россыпи звёзд да мутного фонаря Луны, что всегда уныла и зажигает огарок своей яркости далеко не всегда. Именно в тот час, что соседствует с рассветом и признан как самый тёмный, но именно тогда и следует бежать, иначе станет совсем скучно, а дальше… Скука доведёт до сна, сон до разочарования, а последнее выльется в лень и определит ваше скромное место в обществе на уровне обывателя, но никак не исследователя.

      Карта у каждого из братьев была своя, нарисована вручную, раскрашена карандашами и красками, и точечный путь её вёл прямиком через огороды, поломанные ограды, опасные буреломы, мимо цветущих прудов и глубоко заросших колодцев, вплоть до травянистых полей и реки, где курс уходил наискось вверх, забирался далеко, местами столь круто, что приходилось хвататься руками за траву, тащить себя вверх, обрывая слабые стебли, и отдыхать, переводя взбаламученное дыхание к глубокому детскому вздоху, ногам давая передышку и переглядываясь между собой без слов и просто улыбаясь.

      Им было непросто. Каждый из них был одинаково нелюбим дома, заранее отстранён от такого человеческого понятия, как «семья», обижен общением, лишён объятий матери и наставлений отца, вечерних посиделок за столом, ужинов, обедов и завтраков – не просто как данности, а именно воспоминаний.

      Хорошо, что их было двое.

      А началось всё более двух лет назад далеко отсюда. Им только что исполнилось по десять лет.

      Они узнали новость случайно в тот жаркий августовский день, когда солнце ещё окончательно не устало от бесконечной летней гонки и светило по привычке ярко и жарко, отдаваясь миру полностью. От догонялок и пряток ребята здорово вспотели, устали и были так грязны, что впору признать их за чужаков, бездомных попрошаек, но никак не благоразумных детей из уважаемой семьи.

      А они и не пытались строить из себя кого-то. Просто дети, просто счастливые, и это было нормально. Родители их иногда попрекали за легкомыслие и пеняли на то, что их шалости могут навредить и взрослым. Но ребята прекрасно знали, что это всего лишь слова, облечённые в грозную форму, только в назидание.

      Андре страшно хотел пить, Стэн валился с ног, и как только они добрались до дома, повалились на крыльцо, вылив на себя кувшин с лимонадом, да так и забывшись на пару минут.

      Не описать, как им было хорошо в тот миг. Да, мокрые, немного липкие, босые ноги все в грязи, волосы спутаны, но довольные ухмылки лучше любых слов.

      В тот день им всё удалось. Ещё бы – стащить конфеты, забраться на чердак и смотреть старые фильмы на катушечном синематографе с таким треском и шумом, что соседи начинают жаловаться. Сделать бы его тихим! Но вот беда – не из этого века он…

      Они приняли душ, переоделись в чистое и только хотели пробраться на кухню за сладким, как услышали препирания отца и матери, что на повышенных тонах вели разговор в гостиной. Мальчишки было в любопытстве заглянули, но тут же отпрянули. Им оставалось только слушать.

      – Ты сам говорил, что нам не нужны такие проблемы!.. Что времени сейчас нет, ты вечно занят. Что любую ошибку можно пересмотреть, любой вопрос задать по-другому и получить ответ, что не будет тебя грызть всю оставшуюся жизнь. Что любые вопросы решаемы в любую пользу…

      – А я смотрю, что ты уже смирилась с потерей, да так, что недели ещё не прошло, а ты нос воротишь.

      Резкий вскрик матери стал понятнее любых слов.

      – Как ты