Зеркала Борхеса. Андрей Бондаренко

метрах от штурвала, возле крепких перил, обнаружился тщедушный пожилой человечек, крепко сжимавший в морщинистых ладошках длинную подзорную трубу. В южной стороне, куда и были направлены окуляры бельгийского оптического прибора, хорошо просматривались – даже невооружённым глазом – два высоких столба чёрно-серого дыма, вальяжно поднимавшихся над далёкими тёмно-синими горами.

      – Что случилось на этот раз, штурман? – нарочито небрежно поинтересовался Алекс. – Узрели очередную смертельную опасность? Приближается ужасная грозовая туча?

      – Вз-з-з-гляните с-с-сами, дон Ал-л-лехандро! – отчаянно заикаясь, предложил Альварес, протягивая подзорную трубу.

      – Что же, и посмотрю. А ты, сеньор паникующий штурман, хлебни-ка ямайского рома – для укрепления расшатанных нервов. Так тебя и растак, да с двойным перехлёстом…

      Картинка, открывшаяся взору, была величественной и, одновременно, угрожающей. На высоких горных пиках, расположенных друг рядом с другом, горели два ярко-розовых «глаза» действующих вулканов. По их крутым чёрным склонам величественно и непреклонно стекали-сползали малиновые потоки расплавленной лавы. Тёмная и широкая седловина перевала, соединявшего пики в единое целое, напоминала собой гигантский, нагло улыбающийся рот.

      «На фоне низких лохматых туч, неподвижно зависших на юге, да если подключить обострённую фантазию, то – сама собой – напрашивается однозначная ассоциация: огромный Великан, безудержно и горько плачущий огненными слезами…», – подумал Алекс. – «Вот, так, скорее всего, они и рождаются: самые невероятные легенды и мифы, призванные пугать – до регулярных желудочных колик – доверчивых и наивных обывателей…».

      Рядом послышалось бодрое бульканье, аромат отборного ямайского рома приятно защекотал ноздри. Ещё через семь-десять секунд хриплый голос Альвареса – без малейших следов заикания – сообщил:

      – Именно так мне его и описывал один благородный ирландский дворянин, заслуживающий доверия.

      – Кого – описывал? – Алекс неохотно оторвался от оптического прибора и с любопытством уставился на штурмана.

      – Да, Ахерона. Провинившегося слугу Господа нашего. Прикованного – за неизвестные ужасные прегрешения – толстенными чугунными цепями к земной твердыни…

      – Расскажи-ка, любезный. Давай, давай, не стесняйся… Рассказывай, рохля худосочная, иначе в глаз засвечу!

      Штурман, торопливо заткнув горлышко кожаной фляги грубой деревянной пробкой, заговорил – с откровенно-испуганными и паническими нотками в голосе:

      – Ахерон ростом будет – с высоченную гору. Его круглые глаза пылают нестерпимым огнём. Пасть так огромна, что он может поедать закостенелых грешников – тысячами. Десятками тысяч… Иногда Ахерон, когда очень голоден, начинает оглушительно рычать и страшно ругаться. И тогда земля трясётся, как красный осиновый лист – на холодном осеннем ветру. Огромные валуны скатываются по склонам гор, разрушая мирные города и безжалостно давя их