Простой рассказ. Сергей Геннадьевич Светуньков

ра-Кум.

      Но опыт не пропьёшь!

      Не поднимаясь с кровати, я опустил правую руку вниз. Под кроватью стояла пластиковая бутылка из-под кефира с сырой водой. То, что надо.

      Медленно отвинтив пробку, я сделал несколько глотков. Полегчало. По крайней мере – во рту. Язык уже мог шевелиться и песок во рту превратился в глину. Теперь нужно было сделать следующий шаг – подняться с кровати и дойти до холодильника.

      «Подумаешь, какой подвиг», – скажет кто-нибудь, кто никогда не был в состоянии похмелья. А тот, кто там был, поймёт, что проделать это, преодолевая головокружение и расслабленность во всех членах, очень сложно.

      Но опыт не пропьёшь.

      Плохо, что я спал прямо в туфлях. Не люблю я этого – в кровать всякую гадость можно занести: окурки или того хуже – собачье дерьмо. К тому же вставать после бодуна легче босыми ногами, нежели в туфлях. Туфли придают ногам дополнительную тяжесть и меняют центр тяжести. Особенно это важно в начале пути.

      С бодуна ты как маленький ребёнок, делающий первые шаги по жизни.

      Но вставать надо было.

      Я, медленно приняв вертикальное положение, встал с кровати и медленными шагами, держась сначала за спинку кровати, а затем за стенку, пошёл к холодильнику.

      Кровать, на которой я спал, я выменял у коменданта рабочего общежития на кусок сала, который мне прислали родители из Тюмени. И хотя она была старой и потрёпанной, а её металлическая сетка ужасно прогнулась от множества тел, которые она принимала ещё в советские времена, я её сразу же после приобретения привёл в порядок – сетку обвил проволокой от электропроводки и она уже не свисала до пола, как раньше. А раньше я спал на полу на матрасе.

      В холодильнике хранилось сокровище – трёхлитровая банка с остатками солёных огурцов и, самое главное, с огуречным рассолом. Поэтому я так стремился к нему.

      Некоторые говорят, что опохмеляться надо водкой или кефиром. Нет, говорю я вам! И ещё раз: нет! Опохмеляться надо только огуречным рассолом – это жизненная вода.

      Я достал трясущимися руками эту банку и, не отходя от холодильника, прильнул к её горлу и стал пить.

      По мере выпивания холодного огуречного рассола, я почувствовал, как живительная жидкость проходит через пищевод и прямёхонько попадает в желудок. Как смазываются все внутренности моего отравленного организма, и как восстанавливается его работоспособность.

      Теперь надо ещё немного посидеть – минут пятнадцать, пока огуречный рассол не начнёт своё действие.

      Я сидел на кровати с закрытыми глазами и пытался припомнить – что было вчера. Но, кроме того, что я пожелал всему миру провалиться, я ничего не помнил. Поскольку я чувствовал себя хуже, чем обычно, то это означает, что принял я вчера чрезвычайно много и что-то очень некачественное. Но что именно я выпивал и с кем – не помню. От портвейна или спиртовой настойки боярышника такого быть не могло.

      И вдруг я осознал, что сижу в абсолютной тишине. Окно во двор-колодец было, как всегда летом, у меня открыто, но никакого привычного городского шума из него я не слышал. Тишина.

      Я пощёлкал пальцами – не оглох ли? Нет, не оглох. Щелчки слышу. А почему во дворе тихо?

      Обычно во двор через арку врывались звуки проезжающих по Кадетской линии автомашин, и этот шум был мне столь же привычен, как морякам на корабле привычен шум волн. Под эти звуки я просыпался, под эти звуки я засыпал. А теперь океан городского транспорта застыл. Что-то произошло. Ледниковый период, что ли? А, может быть, это Путин едет, и все дороги перекрыли?

      Ладно. Хрен с ним, с Путиным. Надо сходить в уборную и умыться.

      А хорошо, что я вчера завалился спать в туфлях! А то с такой головной болью ещё наклоняться и одевать туфли, а потом их зашнуровывать…

      Сходить в уборную! Для кого как, а для меня это – подвиг. Те, кто живут в коммунальной квартире как я, знают, что это такое. Надо пройти по общему коридору. При этом в случае встречи с соседями выслушать в свой адрес очередной поток всякой гадости, типа «алкаш», «пьянчуга», «конченная личность» и т.п. Вчера ведь я наверняка был никакой и наделал много всяких дел. И стошнить где-нибудь в коридоре меня тоже могло.

      А при жуткой головной боли любой шум невыносим, а эти ублюдки, я соседей имею ввиду, обязательно начнут орать! Пронесло бы!

      А ещё важно, пройдя по коридору и выслушав всё это в свой адрес, обнаружить уборную не занятой. А если там старуха Егоровна сидит и воздух портит? А она это любит делать. Почти как я люблю пить, так она любит сидеть в уборной и воздух портить. Хотя ей уже за восемьдесят и пора бы кончать.

      «Алкаш, алкаш»! А какой я алкаш? Ну да, я выпиваю. Ну и что? Я не алкаш, потому что знаю, что в любой момент могу остановиться и перестать пить. Вот возьму и брошу и всё! Но не бросаю, потому что нравится мне пить и всё тут! Вот мой отец, между прочим, адмирал. А тоже любил выпить. У него был личный самолёт, на котором я ещё ребёнком часто летал за сладостями в Москву. Подойду так, десятилетним, на военный аэродром, а лётчики уже знают.

      – Что, Лёха? За конфетками тебе слетать?

      – Ага, –