Непримиримые 3. Александра Сергеевна Ермакова

а вот у мамы в кабинете самое важное. Прикрывая рот и нос рукавом, бегу через зал к двери кабинета.

      Перед тем как открыть, осторожно касаюсь ручки – холодная, значит, нормально. Распахиваю дверь и врываюсь в кабинет. В помещении уже начинают клубиться серые удушливые облака.

      Спешу к сейфу. Он за картиной, прямо за маминым офисным креслом. Пока вожусь с кодом, сосед сдирает занавеску, раскладывает на полу и начинает сбор ценных вещей. Причём первым кладёт на пол комп мамы. Я даже на миг перестаю цифры выставлять. Он, бля, шутит, что ли?! Но потом осознаю, что для матери нет ничего ценней «писулек». А они, мать их, как раз в этой грёбаной жестянке!

      Опустошаю ячейки, сгребая драгоценности, деньги, документы в общую свалку. Пробегаюсь взглядом по кабинету. Всё остальное – ерунда. Быстро сворачиваю узел, перекидываю через плечо.

      – Точно всё? – уточняет Сергей Николаевич через надсадный кашель.

      – Мгм, – кивок.

      Бежим прочь, и очень вовремя: кабинет начинает всё сильнее заволакивать таким едким дымом, что глаза слезятся.

      Уже на выходе слышится вой сирен пожарных машин и скорой. Дом потрескивает, словно огромный костёр. Везде клубятся коптильные облака…

      Далее следуют муторные часы волнения и сражения людей со стихией огня. По итогам даже нельзя точно сказать, кто победил. Остановили – да, но обугленные стены большей части дома и отсутствие второго этажа – однозначно не победа!

      Мамка к моменту прибытия доблестных врачей приходит в себя, но толком ничего сказать не может – сама упала или ударили. Сотрясение, плюс надышаться успевает. Её увозят на скорой.

      Я хотел с ней, но Сергей Николаевич вцепился и такими глазами на меня посмотрел, что пришлось отступиться.

      Сижу на земле и стискиваю голову руками. Мысли, словно дятел долбят мозг. Что случилось? Откуда пожар? Голем?.. Шумахер? Босс? Проводка?.. Тогда откуда у матери кровь на волосах?

      Твари!

      Но я узнаю…

      Лишь ближе к утру все расходятся и разъезжаются, оставляя меня на пепелище жизни. Поднимаюсь с земли. Бл***, нужно где-то перекантоваться. Варианты вроде найти можно, но что делать с домом… и мамой?

      Пожарники напоследок сказали, что приедет эксперт, оценит случившееся, вручит заключение. Если что, подадим на возмещение ущерба по страховке. Хотя сомневаюсь. Вряд ли за поджог нам что-то перепадёт.

      Где жить и на что?

      Пинаю воздух и вскидываю глаза к небесам – вот же грёбаная полоса!

      – Игнат, – раздаётся голос Юлии Степановны. Устало оборачиваюсь. Бабушка Ирки мнётся на своей территории: – Ступай к нам, – кивает на дом.

      – Да я в город, – неуверенно бормочу, но ещё плана точного по дальнейшим действиям нет.

      – Не глупи, – в разговор вклинивается Григорий Михайлович. Дед стоит на ступенях веранды, позади него замирает недовольная Ирка. Нахохлена, словно воробей. Глядит с мрачным подозрением. – Куда собрался? – по-отцовски строго и в то же время рассудительно продолжает сосед. – К нам давай. Мать поправится, вот тогда и решите, что да как. А пока у нас побудешь. Дом небольшой, но мы разместимся… как-нибудь.

      – Спасибо, – уже было собираюсь отказаться, но вдруг, словно обухом по голове – Ирка же будет рядом! – Это так… мило с вашей стороны, – стараюсь не переигрывать, выражая алчную признательность. Нахожу глазами Королька, она краской заливается и затравленно отступает, а мне это сил придаёт. Криво улыбаюсь. – Вот что значит настоящая семья… Большая, дружная…

      Девчонка театрально закатывает глаза. Тряхнув головой, порывисто скрывается в доме.

      – Пойдём, – машет Юлия Степановна, – покушаешь, спать ляжешь…

      ***

      – Спасибо, – улыбаюсь благодарно, когда передо мной на столе оказывается тарелка с бутербродами и чашка чая. Вот кого-кого, а бабулю и деда Ирки всегда очень уважал. Проскурины мне казались нереально красивой и правильной парой. Как в сказках. «И жили они долго и счастливо». Никогда не слышал ругани, брани. Милые, очаровательные, готовые помочь всем и каждому. А ещё они мне нравились тем, что в отличие от других соседей не держали живности. Не уверен, но вроде аллергия у кого-то из них.

      Жаль, что их дочь умерла…

      – У нас три комнаты и зал, – начинает рассуждать бабушка, пока жую, что дали. Трапезничаю неторопливо, поглядывая по сторонам и слушая монотонную речь соседки. Королька не видно. Полагаю, у себя в комнате. – Наша с Григорием комната, Сергея, Ирины, ну и зал… Можно на диванчике… – прорезается сквозь мысли голос Проскуриной. Даже смешно становится. Я и на стандартном диванчике-книжке? Если только сложиться в три погибели… Да и… на кой хер мне диван, когда выше этажом постель… тёплая, уютная, большая… с девушкой в придачу.

      – Юлия Степановна, – хмыкаю, дожёвывая последний кусок бутера. – Мы с Иркой ребята взрослые…

      Проскурина затаивается, в глазах непонимание.

      – Если вы не в курсе, мы с ней встречаемся, – на этой фразе