Шантарам. Грегори Дэвид Робертс

крыс не разрешается.

      Мы очутились в маленьком помещении с голыми стенами; освещалось оно прямоугольником шелковистого неба высоко над головой. Напротив были другие двери, через которые откуда-то из глубины здания доносились голоса. Но открывший нам громила захлопнул вторую дверь, прислонился к ней спиной и свирепо воззрился на нас, оскалив зубы. Прабакер сразу же стал уговаривать его льстивым тоном, сопровождая речь успокоительными жестами. Громила в ответ мотал головой, повторяя: «Нет, нет, нет».

      Он высился перед нами как башня. Я стоял так близко к нему, что меня обдавало горячим воздухом, вырывавшимся из его ноздрей с таким звуком, с каким ветер свищет в расщелинах между скалами на морском берегу. Волосы его были подстрижены очень коротко, открывая взору огромные уши, помятые, как старые боксерские перчатки. Мышцы, заведовавшие мимикой квадратного лица, были, казалось, мощнее, чем у обыкновенного человека на спине. Грудь шириной с мои плечи с каждым вздохом вздымалась над громадным животом и вновь опадала. Тонкие, как кинжальное лезвие, усики подчеркивали его свирепость, и он таращился на меня с такой ничем не замутненной ненавистью, что я невольно взмолился про себя: «Господи, только не заставляй меня драться с ним».

      Он поднял обе ладони, давая Прабакеру знак прекратить его вкрадчивую песнь. Руки были огромные, настолько мозолистые и шишковатые, что ими вполне можно было счищать присосавшихся к корпусу танкера моллюсков в сухом доке.

      – Он говорит, что нам туда нельзя, – объяснил Прабакер.

      – Ну что ж, – сказал я и с непринужденным видом взялся за ручку двери позади гиганта. – По крайней мере, мы не можем упрекнуть себя в том, что не пытались.

      – Нет, нет, Лин! – остановил меня Прабакер. – Мы должны договориться с ним.

      Громила сложил руки на груди, при этом швы его рубашки цвета хаки тихо затрещали.

      – Не думаю, что это продуктивная идея, – криво усмехнулся я.

      – Очень продуктивная! – настаивал Прабакер. – Туристов сюда не пускают, как и на другие человеческие рынки, но я сказал ему, что ты не такой турист, как все. Я сказал ему, что ты выучил язык маратхи. Но он мне не верит, и только это наша проблема. Он не верит, что иностранец может говорить на маратхи. Поэтому ты должен поговорить с ним, и тогда он нас пустит.

      – Но я знаю не больше двадцати слов на маратхи, Прабу.

      – Двадцать слов не проблема, баба. Ты только начни и увидишь. Скажи ему, как тебя зовут.

      – Как меня зовут?

      – Да, как я тебя учил. Не на хинди, а на маратхи. Скажи ему, давай…

      – Хм… маза нао Лин ахей, – пробормотал я неуверенно. – Меня зовут Лин.

      – Бапре! – вскричал неумолимый страж, выпучив глаза. – Боже всемогущий!

      Приободрившись, я произнес еще несколько вызубренных фраз:

      – Маза Деш Новая Зеландия ахей. Ата ме Колабала рахелла ахей. – (Я из Новой Зеландии. Сейчас я живу в Колабе.)

      – Кай гарам мадчуд! – воскликнул он, впервые улыбнувшись.

      Буквально это выражение переводится «Какой пылкий извращенец!»,