Вчера-позавчера. Шмуэль-Йосеф Агнон

раздеваться или нет. «Она спит, – прошептал Ицхак. – А если даже не спит, невозможно вернуться к ней в такой час. Сейчас мне не остается ничего другого, как лечь в кровать. Засну ли? Вопрос».

      Разделся Ицхак, и скинул башмаки, и вытряхнул из них песок, при этом надолго замирая от действия к действию. Потом – забрался в кровать и закутался в простыню, сомкнул глаза и прочел молитву на ночь, растягивая и повторяя каждое ее слово, подобно человеку, возвратившемуся в середине темной ночи в темный дом и пробующему все свои ключи в поисках того из них, что отомкнет замок. Потом – раскрыл глаза, как ребенок, ждущий маму; вот она придет и пожелает ему спокойной ночи. Наконец – сомкнулись его глаза сами собой, и он задремал.

      Проснувшись утром – был поражен. Каким образом пришел ко мне сон этот? Не ждал я его, а он пришел. И даже не снилось мне ничего, ни плохих снов, приходящих, чтобы напугать, ни хороших, конец которых – разочарование. А может быть, я видел сны, да забыл их. Сколько их, чулок у Сони? Двадцать… тридцать… когда она починит их все – придет ко мне.

      Слез он с кровати и приготовил себе завтрак. Пришел молочник и принес молоко. И хотя осталось у него все молоко со вчерашнего дня, взял он свою обычную порцию и доел то, что приготовил себе вчера на ужин с Соней, удивляясь сам себе при этом, что ест с аппетитом, и говорил себе: «Соня еще спит, спит. Или, может, уже встала, ведь она обещала Гофенштейн заменить ее». Когда он произнес «Гофенштейн», ощутил нечто вроде маленькой мести, так как не прибавил к ее имени «госпожа», как было принято называть ее. Машинально убрав посуду со стола, он осмотрел свои носки, нуждающиеся в починке, и вышел на работу.

      С наступлением полудня оставил Ицхак свою работу и пошел бриться. Потом зашел в столовую пообедать. Потом вернулся к себе в комнату и привел себя в порядок перед встречей с Соней, напевая при этом что-то вроде куплета: «Сколько их, ее чулок? Двадцать, тридцать? Когда заштопает их все, придет ко мне». Ясно было ему, что она придет, и всякий раз проверял он комнату, поправляя что-нибудь, пока не прошел день и не начал он опасаться: вдруг она придет, а я еще не закончил все свои дела.

      День прошел, но Соня не пришла.

      6

      Соня не пришла. Ицхак был уверен, что ей стыдно за то, что поступила с ним несправедливо; и пробудилась в нем жалость к ней, и он решил проявить к ней снисхождение. Решил пойти к ней и протянуть руку для примирения. И себя ему тоже стало жаль – ведь он так одинок.

      Пуа и Осип уже возвращались с прогулки. Она была усталая, но счастливая. Осип шел впереди и так держал свою трость, будто лишь она одна осталась ему от их вояжа. Увидела госпожа Гофенштейн Ицхака и сказала чуть визгливо и ребяческим тоном: «Прогулку сегодняшнюю я никогда не забуду. Мы были в Кфар-Сабе и дошли до Антипатриды. Живем мы на нашей земле и не знаем ее. И арабы – совершенные джентльмены. Один эффенди пригласил нас к себе домой и принимал нас, как дорогих гостей. Что скажет он, господин Кумар, на это? Салат, которым он угостил нас, стоит всех деликатесов мира. И самовар у него есть, настоящий самовар,