Вчера-позавчера. Шмуэль-Йосеф Агнон

поэта-песенника.

      Горышкин отложил книгу и задумался: то, о чем я прочитал тут, случалось также и со мной, и если не в точности это, то нечто подобное, только не приходило мне в голову об этом написать. И явился этот писатель, и написал, и выпустил книгу. А я сел и прочел его книгу, и завтра появятся другие, и послезавтра – другие, пока не останется ни одного человека в Эрец не прочитавшего ее. А когда приду я и выпущу свою книгу, то скажут, так ведь все это мы уже читали. Похоже, что главное для писателя – это сноровка. Если он поспешит и напишет вовремя, он выгадал, а если нет, придут другие вместо него. Уже пришло время снять для себя отдельную комнату со столом. Мне не нужен письменный стол с зеленым сукном, как у этих учителей в Яффе, где каждый покупает себе письменный стол и ставит перед собой корзинку со стопкой бумаги, чтобы считали его писателем. Достаточно перевернутой бочки, лишь бы можно было положить на нее лист бумаги.

      3

      Поднял Горышкин глаза и увидел Соню. Засунул книгу в карман и двинулся ей навстречу. Увидел Ицхака и спросил, как его дела. Сказала Соня: «А про Рабиновича ты не спрашиваешь?» Сказал Горышкин: «Что мне спрашивать? Если бы было что сказать о нем, разве ты не рассказала бы?» Сказала Соня: «И вправду, нечего мне рассказывать о нем: он не пишет мне». Сказал Горышкин: «Если бы было ему о чем писать, написал бы».

      Сказала Соня:

      – Ты вернулся в Яффу? Что ты делаешь здесь?

      – Делаю я то, что годами не делал. Работаю я, работаю, Соня!

      – Где?

      Дернул Горышкин за кончики своих усов и с гордостью заявил победным тоном:

      – На строительстве школы для девочек работаю я, с глиной и камнем.

      – Я рада за тебя, что нашел ты работу!

      – Она нашла меня. Наконец-то вынуждены они нанимать еврейских рабочих. И мы тянем из себя жилы, и только затем, чтобы не нашли они лживого предлога отстранить нас. И все-таки что пишет Рабинович?

      Засмеялась Соня:

      – Разве не сказал ты, что если бы было ему о чем писать, написал бы?

      – В смысле, что нет у него того, о чем он хотел бы написать?

      – Не так, но есть слишком многое, о чем бы стоило ему написать, поэтому он не пишет ничего.

      – Пойдем! – сказала Соня Ицхаку.

      – Уходите? – спросил Горышкин.

      Обернулась Соня и сказала:

      – Передай привет Пнине! Вот она идет!

      Сказала Пнина Горышкину:

      – Не знала я, что ты здесь.

      – Если бы знала, не пришла бы?

      – Не это я сказала.

      – Но в глубине души ты так подумала?

      – Что знает человек о том, что – в сердце его друга? Разве что писатели?

      – Поверь мне, Пнина, даже они не знают ничего, но, когда ты читаешь их книги, кажется тебе, что они знают.

      – Что это у тебя в кармане, новая книга?

      – Книга – новая, содержание – старое. Если хочешь знать, то же самое происходило и с тобой и со мной.

      – Именно это самое?

      –