Дом родной. Евгений Щепетнов

шестидесяти плюс года три-четыре-пять, одетый скромно, неброско, и как-то «по-городскому» – отглаженные брюки, клетчатая рубашка, тонкая смесовая жилетка. Под высоким лбом серые, немного на выкате большие глаза над узкими, для чтения очками. «Академическая» бородка без усов – тоже ухоженная, практически полностью седая.

      На руках – кот. Большой такой, черный с белым – лапы как в белых носках, белая грудь. Чистый, ухоженный, смотрит – щурит желтые глаза.

      – Здравствуйте! – нейтрально поприветствовал я хозяина дома – Вы Семкин Петр Федорович?

      – Сознаюсь, Семкин – это я – кивнул мужчина, и предложил – Проходите, пожалуйста. Можете не разуваться. Вот тут присаживайтесь. Я кажется знаю причину вашего посещения. Даже ждал этого.

      Я присел к столу, застеленному как на праздник белой, идеально чистой скатертью, осмотрелся. Первое, что можно сказать – чисто, абсолютно чисто! Мне даже стало немного стыдно за свое замусоренное холостяцкое обиталище. У меня такой бардак, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Одежда на лавке лежит, посуда горой на полке, башмаки у двери валяются сикось-накось, а тут… обувь строго по линейке, красивые расписные тарелки на стене – ровными рядами, возле них – рушники.

      На стене в гостиной картины – пейзажи, и на мой взгляд, вполне недурные, что-то вроде в стиле Шишкина. Ели, луг, болотце, весенние разливы.

      В углу – мольберт с накрытым полотном холстом. И запах – масляная краска для картин, ее запах ни с чем не спутаешь.

      Была у меня подружка, когда я учился в военном училище. Она хотела стать художницей, рисовала, и этот запах у меня теперь ассоциируется с упругой женской попкой и колышущимися грудями – мы занимались сексом в ее комнате, пока родителей подруги не было дома. А потом они нас застукали, и кончилась наша любовь, увяли помидоры – подружка рыдала, прикрываясь скомканной простыней, а я одевался, зорко контролируя фланги в целях предотвращения возможной атаки противника. Подружкины папа с мамой выглядели решительными и повидавшими виды людьми, и от них можно было ожидать чего угодно – вплоть до вилки в заднем проходе «насильника».

      Но обошлось. Слава богу, насильником не признали, как впрочем и педофилом – девчонке было семнадцать лет, так что со мной могло случиться все, что угодно.

      Впрочем – я у нее был не первым, и скорее всего родители Светочки уже привыкли искоренять кавалеров, тихой сапой забравшихся в ее уже не девичью постель.

      Я пригладил свои порядком отросшие волосы (постричься бы надо!), аккуратно, на край стола положил свою рабочую папку и спросил, глядя в спокойные, и какие-то грустные глаза мужчины:

      – Ну что у вас там случилось, Петр Федорович? Заявление поступило на вас. От вашей соседки. Обвиняет вас в нападении и в желании искоренить ее с белу свету. Били лопатой несчастную, сразу сознавайтесь! Было такое дело?

      – Было, каюсь… – вздохнул мужчина, поглаживая таращившего глаза кота. Кот громко тарахтел мурлыкательным аппаратом, и мне