Кольцо зла. Андрей Посняков

да зеленые глаза закатились томно…

      Сбросив одежду на пол, Иван обнял боярышню, поцеловал, завалил на ложе – эх, есть, ради кого жить!

      Потом развалился на ложе, затянул вдруг:

      У беды глаза зеленые!

      – Тихо ты, – фыркнула Евдокся. – Дети только уснули.

      – А я им игрушку привез, – похвастал Иван наковаленкой. – Оброчник наш, Онфим-хромой, делал.

      – Славная какая, – одобрила боярышня. – Смешная.

      – Дети с Настеной?

      – С ней… – обнимая мужа, тихо отозвалась Евдокся.

      Настена – то была нянька, невысокая пожилая женщина с добрым круглым лицом и покладистым нравом, бобылка-странница, три года назад прибившаяся в вотчину, да так в ней и оставшаяся, похоже, что навсегда. Раничеву, как и Евдоксе, она нравилась – простая, сердечная, да и песен знала немеряно – а уж к детушкам привязалась, будто к собственным внукам.

      – Спят, говоришь? – Иван вдруг подмигнул супруге и неожиданно предложил пойти на луга, к речке.

      – Вина с собой возьмем, посидим, искупаемся, а?

      – Ну уж, – Евдокся улыбнулась. – Вообще после обеда православные спят обычно… И так люди про нас с тобой невесть что болтают.

      – Какие-такие люди? Наши или монастырские?

      – Да монастырские… Нашим-то что? Был бы оброк поменьше, а там – хоть на метле летай.

      – Ну вот, будем еще на кого-то оглядываться… Так идем? Как раз и праздник сегодня?

      – Это какой же? – быстро одеваясь, боярышня озорно сверкнула глазами. – Федот-овсянник вроде вчера был.

      – День пионерии, – ухмыльнулся Раничев. – Сегодня ведь май, девятнадцатое. Помнишь пионеров, лагерь?

      – Помню, – кивнула Евдокся. – Славные ребята. И Игорь – мы с ним почти всю осень у бабуси прожили…

      – Родичи его – враги народа, – вздохнул Иван. – Ну да, надеюсь, не пропадет, не дурак ведь.

      – Не пропадет. Да и боярин тамошний – человек хороший, и тиун.

      – Ну да, ну да… – Иван еле сдержал смех. Несмотря на то что Евдокся прожила в сорок девятом году несколько месяцев, скрываясь на затерянной в северных лесах ферме, все же упорно именовала председателя местного колхоза боярином, а бригадира – тиуном.

      – Ну идем, чего разлегся? – Боярышня накинула на плечи невесомый шелковый летник. – Сам же говорил – праздник.

      Пошли одни – как было заведено, не брали с собой никаких слуг, плетеный туес с вином, холодную телятину, хлеб и все прочее Раничев нес самолично в заплечном мешке-котоме.

      Щурясь от солнца, пошли по дороге к соседней деревушке, Гумнову да, не доходя, свернули к лугам, к березовой рощице, что белела стволами на вершине холма – немало из-за той рощицы пришлось поспорить с монастырем, ну да ничего, отспорили.

      Было тепло, но не жарко, благодаря ветерку, тянувшему с реки прохладу. По ярко-голубому небу медленно ползли белые облака, а желтые одуванчики казались маленькими притаившимся в густой зеленой траве солнышками. Внизу расплавленным