Баллада о маленьком деревянном Будде. Александр Вин

х милая мама была уверена, что только она обладает удивительным, приобретённым ею по наследству, секретом приготовления мясных блюд. Она искренне считала, что такая тайна начинается с тщательного правильного выбора телятины и баранины на городском рынке, продолжаясь точным и своевременным разогревом их большой кухонной плиты, с кульминационным, в дальнейшем, оформлением пропорций ароматных специй.

      Папа улыбнулся, а Пантелеймон, торопливо допивая сладкий чай, обещал маме не задерживаться нигде по пустякам после занятий в гимназии.

      – Ну…, – папа аккуратно сложил салфетку на столе. – Я тоже всем гарантирую, что буду вовремя. Не подведу коллектив, раз такое событие! Да, кстати, Поня, как у тебя дела с математикой-то? Вам же вроде как контрольную работу предлагали на днях, а? Итоговую?

      – Да.

      С усердием Пантелеймон сосредоточился на тугих ремнях красивого ученического ранца.

      – Мы её уже позавчера написали…

      – Успешно?

      – Не знаю, учитель ещё не проверил. Пока, мама! Я побежал!

      – А общие оценки?

      Хлопнула дверь, опоздавший с важным вопросом папа растерянно вытер салфеткой свой блестящий лоб.

      – Ну вот, как всегда, опять он меня не дослушал… Ты бы сказала ему, Катерина, чтобы повежливей был, поуважительней, а?

      Дальнейшее же течение дня происходило поначалу тоже хорошо.

      Папа, как и обещал, вернулся из канцелярии к обеду своевременно и, после сытных угощений, на службу уже не поехал.

      Улыбаясь круглым лицом, папа устроился с газетой на стуле у самого окна, мама же села в своё кресло, напротив, с привычным мягким рукоделием.

      Пантелеймон, поев, убежал во двор, гулять.

      В тишине прохладной комнаты тикали большие напольные часы.

      Подробно шуршали газетные страницы, мама изредка шептала, подсчитывая связанные ряды и сложный порядок узорных петель.

      – Как ты думаешь, почему нынешние мальчишки так редко свистят?

      В недоумении мама нахмурилась, запоминая результаты.

      – Не умеют? Или просто сейчас в их жизни нет надобности?

      Размышляя, папа встал, положил обе ладони на живот, поверх брючного ремня, и неспешно подошёл к окну.

      – Ведь раньше мы умели свистом подать друзьям сигнал опасности, позвать, предупредить о чём-то важном… А сейчас? Им это не надо? Или просто тревог в их жизни стало существенно меньше?

      – Милый, это ты-то свистел? Кто бы тебе позволил?! Твой музыкальный дедушка?

      Папа обиженно оттопырил нижнюю губу.

      – Ну, допустим, не я… Мои сверстники, друзья умели. Свистели и ещё как! Двумя пальцами, и даже одним, по-всякому…

      Мама хмыкнула.

      – Ну-ну…

      Снова в тишине сухо и громко разворачивались непрочитанные ещё газетные страницы, продолжали жить в ожидании вечерних сумерек настойчивые часы.

      – А что у Пантелеймона со школьными результатами? Какие итоговые оценки у него будут в этой четверти, он не говорил тебе?

      – Всё хорошо, не беспокойся. Не приставай к мальчику, он и так устал после такой сложной зимы. В гимназии у него всё по-прежнему…

      Что-то в изнаночных петлях не устраивало маму, и она недовольно кашлянула.

      – Лучше займись своими делами.

      – То есть, он и сейчас будет отличником?

      Голос папы странно изменился, и мама обернулась к нему, подняв очки на лоб.

      – Я всего лишь хочу знать, как учится мой сын! Именно так! Просто знать, не претендуя ни на какую воспитательную сущность в его драгоценном эгоистическом детстве. Имею я хоть на это право?!

      – Да, конечно. Только не кричи.

      Мама положила вязание на колени.

      – Наш Поня – отличник. Он обязательно им будет, не беспокойся. А завтра нам привезут тот самый посудный гарнитур в гостиную, который я присмотрела в городском манеже в выходные. Помнишь, я же тебе говорила? Приготовь деньги, и грузчикам тоже. Не хочу никакого торга и лишних разговоров.

      Известив папу и, с усталостью пошевелив пышными плечами, мама снова слегка озабоченно нахмурилась, подсчитывая пушистые зелёные петли.

      Да и куда ей было ещё так внимательно смотреть? На папу? На его бледно-красные от возмущённого волнения щёки, на грозный, в молчании, блеск его небольших круглых очков в железной оправе, на то, как он часто дышит, не поворачиваясь в её сторону от просторного уличного окна?