Скрижали судьбы. Себастьян Барри

хороните? – спросил командир с необычайной яростью.

      Он кинулся к столу и приставил пистолет к голове отца Гонта.

      – И какой же ты священник, если не слушаешь своих же епископов? Что, тоже заодно с этими вонючими предателями?

      – Неужели вы застрелите священника? – ошеломленно спросил мой отец.

      Отец Гонт закрыл глаза, он стоял на коленях так, будто в церкви перед алтарем. Он стоял на коленях, и не знаю, молился ли он про себя, но вслух он не произнес ни слова.

      – Джем, – позвал командира один из фристейтеров, – наши ребята не пристрелили еще ни одного священника в Ирландии. Не стреляй.

      Командир отступил назад и опустил пистолет.

      – Ладно, парни, хватайте их и валим отсюда.

      Солдаты довольно мягко подняли с пола обоих раненых и вывели их за дверь. Пока третьего уводили, он в упор смотрел на меня.

      – Господь да простит тебя за то, что ты сделала, а я – так никогда не прощу.

      – Но я ничего не сделала! – сказала я.

      – Ты им про нас рассказала.

      – Не рассказывала, Богом клянусь!

      – Бога здесь нет, – ответил он. – А по тебе видно, что донесла.

      – Нет! – крикнула я.

      Парень рассмеялся – ужасный смех, будто дождем в лицо хлестнуло, – и солдаты увели его. Было слышно, как они подгоняют арестованных, ведя их по кладбищенским дорожкам.

      Меня всю трясло. Когда все вышли, командир протянул отцу Гонту огромную руку и помог ему подняться.

      – Простите меня, отец, – сказал он. – Ночка выдалась ужасная. Одни смерти да погромы. Простите.

      Говорил он так искренне, что меня, да и моего отца тоже, я уверена, его слова просто потрясли.

      – Это было просто низко, – тихо сказал отец Гонт, в голосе которого, несмотря на все произошедшее, явственно слышалась странная нотка ярости. – Низко. Я полностью поддерживаю наше новое государство. Мы все его поддерживаем, кроме этих безумных заблудших юношей.

      – Так слушали бы своих епископов. И не помогали бы тем, кто проклят.

      – Уж позвольте мне на этот счет иметь свое мнение, – ответил отец Гонт высокомерным тоном школьного учителя. – Что вы будете делать с телом? Заберете с собой?

      – А вы-то что с ним будете делать? – спросил солдат с внезапной усталостью в голосе, которая наваливается после того, как вся энергия растрачена на один мощный порыв.

      Они все сорвались куда-то в неизвестность, где их ждала не пойми какая опасность, и казалось, что теперь сама мысль о том, что надо куда-то еще тащить Вилли, брата Джона, стала последним перышком. Или молотком.

      – Я позову доктора, который выпишет заключение о смерти, затем постараюсь отыскать родных, а там уж, наверное, мы могли бы похоронить его тут, если не возражаете.

      – Это как черта здесь закопать. Бросьте его лучше в какую-нибудь канаву за оградой, как какого-нибудь убийцу или выблядка.

      На это отец Гонт ничего не ответил. Солдат ушел. На меня он и не взглянул. Когда стих хруст гравия под его сапогами, часовню накрыло необычайной морозной