Подвешенный кофе (сборник). Юрий Горюнов

Но сейчас она боялась этой серости, так как дождь принесет с собой тоску, потому что она уже переступила точку не возврата, и надежда уйдет из ее сердца, из ее дома. Вот тогда в доме будет полная тишина, которая из ее слез, из сумерек, из ее прошлого будет сплетать паутину одиночества, с рисунком его лица. Лица не того молодого Виктора, а того, которого она видела сегодня снова. За двадцать лет его черты потускнели, но сегодня снова проявились, и беда была в том, что уже не отпустит.

      – Я просто испугалась, – поведала она от окна, – испугалась не его прихода, а себя. Я уже привыкла жить так, как живу и любое изменение в жизни воспринимаю, как катастрофу.

      – К такой жизни нельзя привыкнуть, с ней только можно смириться.

      – Да! Да! Да! – повторяя, Ольга повернулась. – Смирилась, но это моя жизнь: тихая и спокойная. Мне в ней уютно.

      – Тебе в ней погано.

      – Это верно. Налей.

      Юля наполнила фужеры шампанским, которое еще было в бутылке. Встряхнула фужер и, подняв, посмотрела сквозь него. Пузырьки поднимались и лопались.

      – Вот так и мы, что-то пытаемся себе доказать, создавая вокруг себя видимость брожения идей, поступков, а когда добиваемся их претворения, они вдруг исчезают, лопаются, как эти пузырьки, словно их и не было. Иногда думаешь. А зачем все это было надо: суетиться, что-то изображать. Для кого? Для себя, чтобы потом понять что суета, не приносит радости.

      – Это дает нам вкус жизни. Не дает превратиться в уксус.

      – Если так, то ты в уксусе уже давно. В уксус можно превратиться раньше, чем бы того хотелось. И главное, что вкус будет ужасный не только внутри, но и проявиться на лице кислой миной, от которой всех воротит, и как следствие мы, понимая это, создаем видимость, что все замечательно, обманывая в первую очередь себя.

      – Ну, тебе-то что! У тебя есть сын.

      – Это правда, – голос Юльки потеплел. – Это позволяет мне не киснуть. А может быть и тебе?

      – Что мне?

      – Родить, – предложила Юлька.

      – Нет уж. Дети должны рождаться по любви, а не для утешения старческого маразма.

      – Согласна. Я когда рожала – любила отца моего сына. То, что было потом сейчас уже не важно, пережила, зато теперь, он у меня есть. А может быть его вернуть? Позвонить ему.

      – Я не знаю его номера.

      – Узнаем по справочному. Найдем.

      – Нет. И не это главное. Что я ему скажу? Виктор возвращайся, я была глупа и передумала.

      – Дважды глупа.

      – Дважды глупа, – согласилась Ольга. – Но его стишок был тоже глуп, особенно на фоне опоздания. Нет. Никого я возвращать не буду. Что сделано, то сделано.

      – Это уже твоя вторая глупость за сегодняшний день и третья в жизни.

      – Ты думаешь, у меня не было других глупостей в жизни? – усмехнулась Ольга.

      – Не знаю. Я говорила по отношению к Виктору.

      Ольга подошла к столу и села. Взяла фужер, сделала глоток: – Что теперь рассуждать.

      – А что тебе еще остается делать, как не рассуждать.

      – Забыть.

      – Не